Иван Киреевский - Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Суровый, разгнѣванный взоръ былъ отвѣтомъ министру; нехотя опоясалъ Нуррединъ свой мечъ, и тихими шагами вышелъ изъ ставки.

Битва кончилась. — Китайскія войска снова заперлись въ стѣнахъ своихъ; Нуррединъ, возвратясь въ свою палатку, снова заглядѣлся на перстень. Опять звѣзда, опять солнце и музыка, и новый міръ, и облачный дворецъ, и дѣвица. Теперь она была съ нимъ смѣлѣе, хотя не хотѣла еще поднять своего покрывала.

Китайцы сдѣлали новую вылазку. Сирійцы опять отразили ихъ; но Нуррединъ потерялъ лучшую часть своего войска, которому въ битвѣ уже не много помогала его рука, бывало неодолимая. Часто въ пылу сраженія Сирійскій царь задумывался о своемъ перстнѣ, и посреди боя оставался равнодушнымъ его зрителемъ, и бывши зрителемъ, казалось, видѣлъ что-то другое.

Такъ прошло нѣсколько дней. Наконецъ, царю Сирійскому наскучила тревога боеваго стана. Каждая минута, проведенная не внутри опала, была ему невыносима. Онъ забылъ и славу, и клятву: первый послалъ Оригеллу предложеніе о мирѣ, и, заключивъ его на постыдныхъ условіяхъ, возвратился въ Дамаскъ; поручилъ визирямъ правленіе царства, заперся въ своемъ чертогѣ, и подъ смертною казнію запретилъ своимъ царедворцамъ входить въ царскіе покои безъ особеннаго повелѣнія.

Почти все время проводилъ Нуррединъ на звѣздѣ, близь дѣвицы; но до сихъ поръ еще не видалъ онъ ея лица. Однажды, тронутая его просьбами, она согласилась поднять покрывало; и той красоты, которая явилась тогда передъ его взорами, невозможно выговорить словами, даже магическими, — и того чувства, которое овладѣло имъ при ея взглядѣ, невозможно вообразить даже и во снѣ. Если въ эту минуту Сирійскій царь не лишился жизни, то конечно не отъ того, чтобы люди не умирали отъ восторга, а вѣроятно потому только, что на той звѣздѣ не было смерти.

Между тѣмъ министры Нуррединовы думали болѣе о своей выгодѣ, чѣмъ о пользѣ государства. Сирія изнемогала отъ неустройствъ и беззаконій. Слуги слугъ министровыхъ утѣсняли гражданъ; почеты сыпались на богатыхъ; бѣдные страдали; народомъ овладѣло уныніе, а сосѣди смѣялись.

Жизнь Нурредина на звѣздѣ была серединою между сновидѣніемъ и дѣйствительностію. Ясность мыслей, святость и свѣжесть впечатлѣній могли принадлежать только жизни на яву; но волшебство предметовъ, но непрерывное упоеніе чувствъ, но музыкальность сердечныхъ движеній и мечтательность всего окружающаго уподобляли жизнь его болѣе сновидѣнію, чѣмъ дѣйствительности. Дѣвица Музыка казалась также сліяніемъ двухъ міровъ. Душевное выраженіе ея лица, безпрестанно измѣняясь, было всегда согласно съ мыслями Нурредина, такъ что красота ея представлялась ему столько же зеркаломъ его сердца, сколько отраженіемъ ея души. Голосъ ея былъ между звукомъ и чувствомъ: слушая его, Нуррединъ не зналъ, точно ли слышитъ онъ музыку, или все тихо, и онъ только воображаетъ ее? Въ каждомъ словѣ ея находилъ онъ что-то новое для души, а все вмѣстѣ было ему какимъ-то счастливымъ воспоминаніемъ чего-то дожизненнаго. Разговоръ ея всегда шелъ туда, куда шли его мысли, такъ какъ выраженіе лица ея слѣдовало всегда за его чувствами; а между тѣмъ все, что она говорила, безпрестанно возвышало его прежнія понятія, такъ какъ красота ея безпрестанно удивляла его воображеніе. Часто, взявшись рука съ рукою, они молча ходили по волшебному міру; или, сидя у волшебной рѣки, слушали ея волшебныя сказки; или смотрѣли на синее сіяніе неба; или, отдыхая на волнистыхъ диванахъ облачнаго дворца, старались собрать въ опредѣленныя слова все разсѣянное въ ихъ жизни; или, разостлавъ свое покрывало, дѣвица обращала его въ коверъ самолетъ, и они вмѣстѣ улетали на воздухъ, и купались, и плавали среди красивыхъ облаковъ; или, поднявшись высоко, они отдавались на волю случайнаго вѣтра и неслись быстро по безпредѣльному пространству и уносились, куда взоръ не дойдетъ, куда мысль не достигнетъ, и летѣли, и летѣли такъ — что духъ замиралъ...

Но положеніе Сиріи безпрестанно становилось хуже, и тѣмъ опаснѣе, что въ цѣлой Азіи совершились тогда страшные перевороты. Древніе грады рушились; огромныя царства колебались и падали; новыя возникали насильственно; народы двигались съ мѣстъ своихъ; неизвѣстныя племена набѣгали неизвѣстно откуда; предѣловъ не стало между государствами; никто не вѣрилъ завтрешнему дню; каждый дрожалъ за текущую минуту; одинъ Нуррединъ не заботился ни о чемъ. Внутреннія неустройства со всѣхъ сторонъ открыли Сирію внѣшнимъ врагамъ; одна область отпадала за другою, и уже самые близорукіе умы начинали предсказывать ей близкую погибель.