Константин Леонтьев - Благодарность

Я еду к Крутоярову ныньче, - сообщил он Дашеньке, садясь с нею за стол. Его рожденье сегодня. Вы разве с ним познакомились? Совершенно неожиданно... Вчера на бульваре.

- Я очень рада за вас, - холодно промолвила Дашенька. - Вы, я думаю, будете веселиться там. Он очень добрый и умный мальчик...

- Разве вы его знаете? - спросил с удивлением Цветков.

Дашенька покраснела.

- Понаслышке, - отвечала она, спохватившись. Цветков не обратил на это обстоятельство никакого внимания. А дело было вот в чем: Дашенька еще прежде Цветкова знала, что он будет целый вечер, а может случиться, и следующий день у Поля, хотя рожденья никакого не существовало. Еще утром получила она от Вильгельма записку, которой перевод представляю здесь.

"Душа моей души, сердце моего сердца! может быть... почти непременно я прижму вечером тебя к своему сердцу! Ты будешь одна. Цветков будет в деревне у доброго Поля, который так великодушно и благородно помогает мне во всем! Ты будешь одна, и в семь часов вечера я буду у ног твоих. Надеюсь, что мы что-нибудь решим".

Потому-то встревоженные мысли ее уносились Бог весть куда, и она в забытьи сделала промах, не замеченный ее собеседником.

VI

В семь часов вечера у ворот коричневого домика уже стояла красивая жолтая тележка с гнедою тройкой.

В ней сидели двое; а на облучке стройный кучерок, слегка избоченясь, изредка бодрил концом кнута коренную, которая то и дело вздрагивала и порывалась вперед;

пристяжные кокетливо беспокоились. Ярко-красная рубашка кучера свободно и легко обрисовывала его жидкие молодые члены, синий кафтанчик давно спал с одного плеча, а шляпа-гречневик была уж так забубенно посажена на чорные волосы, что едва-едва держалась на них. Изящный кучер был сам юный Поль. Один из седоков в статском платье, с курчавыми каштановыми волосами и огромным мрачным лицом, был тот студент, не кончивший курса, о котором, как о человеке весьма образованном, отзывался Поль, стоя перед окном Цветкова. Другой был отставной пехотный прапорщик и небогатый помещик, очень свежий молодой человек, белокурый и бесцветный.

Напомаженный и разодетый Цветков бегом выбежал из ворот и снял фуражку тем, которые сидели в телеге. Молодые люди отвечали ему поклонами. Потом, узнав Поля, он вскрикнул:

- Это вы сами? Каково! ха, ха, ха!

- Садитесь, барин, - отвечал Поль, показывая кнутом на облучок и стараясь сделать свой голос ямщичьим, - Не похоже, брат, не похоже! - закричал ему помещик, - не умеешь ты поямщицки-то говорить!

Поль не без горечи возразил ему:

- Ты что ли умеешь? Ну, сиди там, молчи! Полезайте, Цветков... Дайте руку.

Цветков весело взлез. Поль избоченился, подтянул возжи и залихватски крикнул.

Тройка понеслась по мостовой, страшно стуча и обращая на себя всеобщее внимание.

Цветков, которого так и подбрасывало на облучке, улыбался и беспрестанно хватался за Крутоярова. Отставной прапорщик выходил из себя, крича: "Тише, тише!

Крутояров! Помилуй... весь бок избило... Полно! Крутояров!" - Но ничто не помогло:

Поль шумел и махал кнутом.

Студент несколько времени терпел и молчал, потом вдруг вскочил, схватил Поля за плечи и загудел ему на ухо.

- Стой, стой! не то я сейчас выскочу вон!

Поль захохотал и приостановил лошадей. Легкою рысцой добрались они до заставы.

- Эх, вы доморощенные! - воскликнул он снова, когда под колесами стало мягко и в лицо им пахнуло вечерним ароматом полей.

- Ну, теперь пошел! - заревел отставной прапорщик так, что Цветков испугался.

"Соколики-и!"

И тройка неслась, подымая пыль и ветер.

- Экая жизнь! - думал Цветков.

- Не так кричишь, - тревожился помещик. - Не так кричишь... Надо с прибаутками... "Ветер дует преужасный, ах мой миленький несчастный!.." аха! Давай мне возжи!

- Пошел прочь! - возразил Поль сердито.

- Давай!...

- Не дам, пошел прочь!

И Поль ударил его по руке.

Отставной прапорщик отплатил ему толчком в спину. Взбешенный Поль хотел продолжать сражение, но студент угрюмо остановил его, примолвив:

- Кажется, тебе есть о чем другом подумать.

Поль ограничился одним резким проклятием, которое как и вся остальная его грубость совсем не согласовались ни с голосом его, ни с его grassaiement, ни с целым типом его особы.

Скоро, впрочем, минутная ссора была забыта, и все думали только о том, чтоб наслаждаться быстротою езды и вечерним воздухом.

Солнце начинало садиться, свежесть росла с каждым мигом, тележка легко катилась по луговой дороге, коренник-иноходец мерно и часто стучал звонким копытом, пристяжные вились, словно птички, как бы не чувствуя никакой тяжести.