Пембе молчала и глядела на тетку.
— Поедешь? — спросил опять Гайредин. — Что ж ты молчишь?
— Она жалеет тебя, паша мой, — сказала с улыбкой тетка. — От жалости говорить не может. Слышали мы
вчера от людей, будто тебе хотят «сюргюн» сделать, и всю ночь обе от слез и от страха не спали.
— Пусть не жалеет, я сам не жалею себя, если она поедет со мной...
Переглянулись еще Пембе с теткой, и Пембе, встав и поцеловав руку бея, сказала ему:
— Ты, паша мой, человек большой; тебе и в Аравии хорошо будет жить. А я сирота. Тетка моя не пустит меня с тобой. Кто за нею, бедною старухой, будет смотреть, кузум-паша мой? Как она смотрела за мной, так и мне надо теперь смотреть за ней, кузум-паша мой! Я теперь целую глаза твои и руки и благодарю тебя за то, что ты мою судьбу сделал...
После нее заговорила тетка.
— Узнали наши родные в Битолии, — сказала она, — что у Пембе, по милости твоей, и деньги, и вещи есть, сосватали ее там и зовут нас на родину.
— Правда? — спросил Гайредин у Пембе.
— Правда, паша мой. И я, сирота, благодарю тебя, — отвечала коварная Пембе.
Гайредин не дал ей руки... Вся душа его содрогнулась от гнева и горести.
Помолчав с минуту, он встал, вышел вон и уехал в свой опустелый чифтлик ждать уныло, что пошлет ему Бог, обрушивший столько бед на его голову.
X
На следующий день греки праздновали Рождество Христово. Закрыли все лавки свои и ночь под праздник провели в церквах, молясь и приобщаясь Св. Тайн.
В ту же ночь турки отдыхали от дневного поста своего, курили, ели и кончали дела. Феим-паша спросил себе на рассвете свежего хлеба, но ему отвечали, что свежего хлеба нет, что все хлебники — христиане и заперли пекарни на три дня.
— На три дня? — воскликнул паша с удивлением и гневом.
Чиновники сказали ему, что так ведется здесь с древних времен, и сам Али-паша, тиран эпирский, уважал этот обычай греков.
— И войско будет есть три дня сухой хлеб? — спросил Феим-паша.
— И войско.
Не поверил Феим-паша, послал за полковником, и полковник повторил ему то же.
— Мы знаем это и привыкли, — сказал он.
Паша тотчас же послал за тремя самыми богатыми хлебниками и грозно велел им отворить лавки и печь свежие хлебы для войска и для всех турок.
— Не можем, — отвечали хлебники, кланяясь.
— Я велю вам! — закричал паша.
— Не можем, — повторили хлебники. — Нам вера не велит работать эти дни, и мы, паша господин наш, работать не будем.
Паша пришел в исступление и воскликнул:
— Я покажу вам всем здесь, и арнаутам, и грекам, каков у вас паша! Я покажу вам, что у меня не пойдете вы по дороге критян! Вон отсюда!
И приказал без суда схватить этих трех хлебников и, посадив в цепях на лошадей, отправить немедленно в дальний город Берат и заключить там в тюрьму. Они не имели времени проститься с семьями; их взяли, когда они, только что причастившись, шли из церкви.
Поднялась вся православная Янина. Один за другим бежали греки друг к другу, к богатым купцам своим, к митрополиту и консулам. Толпа народа с благословениями шла за тремя изгнанниками далеко за город. Собрались старшины У митрополита. Робкий старец заплакал горько, выслушав их рассказы и суждения. Страшно ему было вступить в борьбу с могучим наместником, но просьбы и угрозы общины еще сильнее трогали и пугали его. «Лучше от турок пострадать, чем от укоров своей паствы!» — сказал он наконец и поехал в Порту.
Дрожащим голосом и со слезами на дряхлых очах молил он пашу возвратить изгнанников и не касаться того обычая, которого сам Али-паша не дерзал касаться.
Феим-паша отказал ему.
Еще шумнее и ожесточеннее заговорили греки.
— Мы не бунтуем, — кричали они, — но церкви нашей даны права в первый день падения Византии самим султаном-Магометом Завоевателем. Мы отстоим права наши!
— Я покажу грекам, каков у них паша! — повторял наместник и велел тайно войсковым начальникам усилить обходы и стражу и быть готовым на все.
— Мы отстоим права наши! — восклицали греки все заодно.
Весь город был в движении. Турецкие фанатики осматривали свои ятаганы и ружья! Встречались молча на улице толпа греков с кучей турок, молча взглядывали одни на других, но как! — и молча продолжали путь. На всех перекрестках в эти три смутные дня слышались зловещие рассказы: шло, рассказывали турки, десять греков пьяных вечером без огня, заптие спросил их: «куда вы идете пьяные с песнями?» «На твою погибель!» — отвечали они, разбили об его голову незажженный фонарь и разбежались.
Читать дальше