Федор Кнорре - Жена полковника

- Мы после посмотрим в окно, а сейчас я еще полежу, хорошо?

Она опустила голову на узелок и поежилась, поглубже заползая в нагретое пространство под шинелью.

- Ты мне руку сюда дай. - Шура потянула к себе и подложила под щеку его раскрытую ладонь и закрыла глаза.

Немного погодя она притронулась кончиками пальцев к его руке выше кисти, в том месте, где расстегивается пряжка ремешка от часов, и легко, едва касаясь, погладила.

- Ты что? - наклоняясь к ней, спросил полковник, уловив что-то вроде подавленного, смущенного смешка.

- Не скажу... Никому не скажу-у, - протянула Шура, лежа с закрытыми глазами и улыбаясь.

- Ну, мне-то можно, я ведь никому не передам, - тоже улыбнулся полковник.

- Теперь мне надо старичка себе искать.

- Какого старичка?

- Не знаю, какого-нибудь тихонького, такого вежливого, с палочкой.

- Зачем он тебе?

- Как зачем? За него замуж пойду.

- А куда же меня девать?

- Ну-у, тебя! Я тебе теперь не подхожу. Ты остался молодой, а я ужасно состарилась, вот видишь, у меня какие-то приступы начались. Зачем я тебе теперь нужна! Нет, уж теперь мне старичка нужно себе подобрать.

- Вот и подбери, а я этого старичка по шее.

Шура радостно засмеялась и открыла глаза.

- Он же старенький. Разве его можно бить?

- Пускай не лезет, куда не след.

- Да он же и не лезет, наоборот, это я хочу его уговорить на мне жениться, раз я теперь для тебя стара.

Полковник перестал смеяться.

- Ты очень измучилась и нездорова, но ты совсем не изменилась, просто удивительно, ни капельки. Но если ты действительно изменилась, то мне это теперь было бы тоже все равно. Мы через что-то такое перешагнули, после чего...

- После чего что?.. - жадно вслушиваясь, с нескрываемым наслаждением поторопила Шура.

- ...после чего цвет лица уже не играет роли.

- Нет, цвет лица все-таки играет роль, - вздохнула Шура.

- Может быть, для тебя.

- Да, для меня.

- Ты отдохнешь и поправишься, и все будет хорошо.

- Ты правда так думаешь? - нерешительно спросила Шура, внимательно вглядываясь ему в лицо.

- Тут нечего думать, я знаю это. Разве я мало видел людей, которым было гораздо хуже, чем тебе?

- Нет, ты говоришь просто так, чтобы меня ободрить. Но, может быть, правда, когда я отдохну и схожу к доктору, у меня прекратятся эти боли...

- У тебя часто приступы бывают? - вскользь спросил полковник. - С чего это началось?

Шура недовольно поморщилась.

- Да нет, не очень часто. Это только последнее время. Ведь я всегда была здорова, никогда я не болела ничем. Может быть, еще не поздно, если мы сейчас же пойдем к хорошему доктору. К профессору пойдем, да?.. Эта Каштанцева, помнишь ее? Она все мечтала дойти до города и попасть к профессору...

- А чем она была больна? - спросил полковник.

Шура помолчала, будто нехотя вспоминая.

- У нее были приступы... Только началось у нее гораздо раньше, чем у меня. И потом, она ведь была очень пожилая. Это большая разница, правда?..

Когда поезд с затемненными окнами подполз в темноте и остановился у едва освещенной платформы, они вышли чуть ли не самыми последними и медленно пошли к выходу, отставая от редеющей толпы.

На путях светилось множество разноцветных сигнальных огоньков, ярких, но ничего не освещавших вокруг, а впереди смутно темнели в небе квадраты домов без огней. Это был первый от линии фронта большой областной город, к которому почти год назад рвались и так не прорвались немцы.

- Смотри, - сказала Шура, - как тут светло! Сколько огоньков светится... Тут ведь немцев не было, правда?

- Нет, конечно, и за сто километров не было... Да разве тебе светло тут кажется? Ничего под ногами не видно.

- Нет, светло, - повторила Шура, - глаза отдыхают. Под ногами темно, но все-таки смотришь, и темнота не давит на тебя, потому что есть на что смотреть. Такие огоньки веселые...

Шуре хотелось прямо с вокзала позвонить по телефону в театр, где она работала до войны. После эвакуации театр работал тут в городе, во Дворце культуры. Однако полковник, чувствуя, как тяжело опирается Шура на его руку при ходьбе, настоял, чтобы прежде всего отправиться в гостиницу устроиться как-нибудь с жильем. А известить друзей они еще успеют.

В гостинице пахло сырой штукатуркой, было плохо подметено, и под запыленным матовым колпаком тусклой лампочки сидел за барьером какой-то ненастоящий дежурный, решительно ничего не знавший, даже и того, куда девался другой, настоящий дежурный, который должен был все знать.

Шура сидела в кресле в углу вестибюля и улыбалась молча, успокоительно и ободряюще полковнику каждый раз, когда он на нее взглядывал во время своих бесплодных переговоров с дежурным.