Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{03434}

M-me Дуду начала рассказывать, что теперь всякая честная девушка может составить себе приличную партию и что девушкам пить неприлично, а если она и позволяет своим девочкам пить, то только потому, что надеется, что мужчины порядочные, а будь мужчины другие, она и сидеть бы им здесь не позволила. От вина и соседства Бланш у поручика стала кружиться голова, и он забыл о писаре. - Музыку! - кричал отчаянным голосом писарь. - Подавай музыку! На основании приказа за номером сто двадцатым предлагаю вам танцевать! Ти-ише! - продолжал орать во всё горло писарь, думая, что это не он сам кричит, а кто-то другой. - Ти-ише! Я желаю, чтоб танцевали! Вы должны мой характер уважить! Качучу! Качучу! Барб и Бланш посоветовались с m-me Дуду, старик Вронди сел за пианино. Танец начался. Филенков, топая в такт ногами, следил за движениями четырех женских ног и ржал от удовольствия. - Рви! Верно! Чувствуй! Отдирай, примерзло! Немного погодя вся компания поехала в колясках в "Аркадию". Филенков ехал с Барб, поручик с Бланш, Вронди с m-me Дуду. В "Аркадии" заняли стол и потребовали ужин. Тут Филенков до того допился, что охрип и потерял способность махать руками. Он сидел мрачный и говорил, моргая глазами, как бы собираясь заплакать: - Кто я? Нешто я человек? Я ворона! Потомственный почетный гражданин... - передразнил он себя. - Ворона ты, а не гра...гражданин. Поручик, отуманенный вином, почти не замечал его. Раз только, увидев в тумане его пьяную физиономию, он нахмурил брови и сказал: - Ты, я вижу, позволяешь себе очень... Но тотчас же потерял способность соображать и чокнулся с ним. Из "Аркадии" поехали в Крестовский сад. Тут m-me Дуду простилась с молодежью, сказав, что она вполне надеется на порядочность мужчин, и уехала с Вронди. Потом потребовали для освежения кофе с коньяком и ликеров. Потом квасу, и водки, и зернистой икры. Писарь вымазал себе лицо икрой и сказал: - Я теперь араб или вроде как бы нечистый дух.

{03435}

На другой день утром поручик, чувствуя в голове свинец, а во рту жар и сухость, отправился к себе в канцелярию. Филенков сидел на своем месте в писарской форме и дрожащими руками сшивал какие-то бумаги. Лицо его было сумрачно, не гладко, точно булыжник, щетинистые волосы глядели в разные стороны, глаза слипались... Увидев поручика, он тяжело поднялся, вздохнул и вытянулся во фронт. Поручик, злой и не опохмелившийся, отвернулся и занялся своим делом. Минут десять длилось молчание, но вот глаза его встретились с мутными глазами писаря, и в этих глазах прочел он всё: красные занавесочки, раздирательный танец, "Аркадию", профиль Бланш... - При всеобщей повинной военности... - забормотал Филенков, - когда даже... профессоров в солдаты берут... когда всех уравняли... и даже свобода гласности... Поручик хотел распечь его, послать к Демьянову, но махнул рукой и сказал тихо: - А ну тебя к чёрту! И вышел из канцелярии.

{03436}

Вокруг заброшенной барской усадьбы средней руки группируется десятка два деревянных, на живую нитку состроенных дач. На самой высокой и видной из них синеет вывеска "Трактир" и золотится на солнце нарисованный самовар. Вперемежку с красными крышами дач там и сям уныло выглядывают похилившиеся и поросшие ржавым мохом крыши барских конюшен, оранжерей и амбаров. Майский полдень. В воздухе пахнет постными щами и самоварною гарью. Управляющий Кузьма Федоров, высокий пожилой мужик в рубахе навыпуск и в сапогах гармоникой, ходит около дач и показывает их дачникам-нанимателям. На лице его написаны тупая лень и равнодушие: будут ли наниматели или нет, для него решительно всё равно. За ним шагают трое: рыжий господин в форме инженера-путейца, тощая дама в интересном положении и девочка-гимназистка. - Какие, однако, у вас дорогие дачи, - морщится инженер. - Всё в четыреста да в триста рублей... ужасно! Вы покажите нам что-нибудь подешевле. - Есть и подешевле... Из дешевых только две остались... Пожалуйте! Федоров ведет нанимателей через барский сад. Тут торчат пни да редеет жиденький ельник; уцелело одно только высокое дерево - это стройный старик тополь, пощаженный топором словно для того только, чтобы оплакивать несчастную судьбу своих сверстников. От каменной ограды, беседок и гротов остались одни только следы в виде разбросанных кирпичей, известки и гниющих бревен. - Как всё запущено! - говорит инженер, с грустью поглядывая на следы минувшей роскоши. - А где теперь ваш барин живет?

{03437}

- Они не барин, а из купцов. В городе меблированные комнаты содержат... Пожалте-с! Наниматели нагибаются и входят в маленькое каменное строение с тремя решетчатыми, словно острожными, окошечками. Их обдает сыростью и запахом гнили. В домике одна квадратная комнатка, переделенная новой тесовой перегородкой на две. Инженер щурит глаза на темные стены и читает на одной из них карандашную надпись: "В сей обители мертвых заполучил меланхолию и покушался на самоубийство поручик Фильдекосов". - Здесь, ваше благородие, нельзя в шапке стоять, - обращается Федоров к инженеру. - Почему? - Нельзя-с. Здесь был склеп, господ хоронили. Ежели которую приподнять доску и под пол поглядеть, то гробы видать. - Какие новости! - ужасается тощая дама. - Не говоря уж о сырости, тут от одной мнительности умрешь! Не желаю жить с мертвецами! - Мертвецы, барыня, не тронут-с. Не бродяги какие-нибудь похоронены, а ваш же брат - господа. Прошлым летом здесь, в этом самом склепе, господин военный Фильдекосов жили и остались вполне довольны. Обещались и в этом году приехать, да вот что-то не едут. - Он на самоубийство покушался? - спросил инженер, вспомнив о надписи на стене. - А вы откуда знаете? Действительно, это было, сударь. И из-за чего-то вся канитель вышла! Не знал он, что тут под полом, царствие им небесное, покойники лежат, ну и вздумал, значит, раз ночью под половицу четверть водки спрятать. Поднял эту доску, да как увидал, что там гробы стоят, очумел. Выбежал наружу и давай выть. Всех дачников в сумление ввел. Потом чахнуть начал. Выехать не на что, а жить страшно. Под конец, сударь, не вытерпел, руку на себя наложил. Мое то счастье, что я с него вперед за дачу сто рублей взял, а то так бы и уехал, пожалуй, от перепугу. Пока лежал да лечился, попривык... ничего... Опять обещался приехать: "Я, говорит, такие приключения смерть как люблю!" Чудак! - Нет, уж вы нам другую дачу покажите.