Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

{04033}

- Чудак ты, ей-богу! Да как же он может меня судить, ежели мы с ним, можно сказать, друзья? Какой он мне судья, ежели мы вместе и в карты играли, и пили, и чёрт знает чего только ни делали? И какой он судья? Ха-ха! Петька - судья! Ха-ха! - Смейся, смейся, а вот он как засадит тебя, не по дружбе, а на основании законов, под арест, так не до смеха будет! - Ты очумел, брат! Какое тут основание законов, ежели он у меня Ваню крестил? Поедем к нему в четверг, вот и увидишь, какие там законы... - А я тебе советовал бы вовсе не ездить, а то и себя и его в неловкое положение поставишь... Пусть решает заочно... - Нет, зачем заочно? Поеду, погляжу, как это он судить будет... Любопытно поглядеть, какой из Петьки судья вышел... Кстати же давно у него не был... неловко... В четверг Помоев отправился с Ниткиным к Шестикрылову. Мирового застали они в камере за разбирательством. - Здорово, Петюха! - сказал Помоев, подходя к судейскому столу и подавая руку. - Судишь помаленьку? Крючкотворствуешь? Суди, суди... я погожу, погляжу... Это, рекомендую, брат моей жены... Жена здорова? - Да... здорова... Посидите там... в публике... Пробормотавши это, судья покраснел. Вообще начинающие судьи всегда конфузятся, когда видят в своей камере знакомых; когда же им приходится судить знакомых, то они делают впечатление людей, проваливающихся от конфуза сквозь землю. Помоев отошел от стола и сел на передней скамье рядом с Ниткиным. - Важности-то сколько у бестии! - зашептал он на ухо Ниткину. - Не узнаешь! И не улыбнется! В золотой цепи! Фу ты, ну ты! Словно и не он у меня на кухне сонную Агашку чернилами разрисовал. Потеха! Да нешто такие люди могут судить? Я тебя спрашиваю: могут такие люди судить? Тут нужен человек, который с чинами, солидный... чтоб, знаешь, страх внушал, а то посадили какого-то и - на, суди! Хе-хе... - Григорий Власов! - вызвал мировой. - Господин Помоев!

{04034}

Помоев улыбнулся и подошел к столу. Из публики вылез малый в поношенном сюртуке с высокой тальей, в полосатых брючках, надетых в короткие рыжие голенища, и стал рядом с Помоевым. - Г-н Помоев! - начал мировой, потупя глаза. - Вы обвиняетесь в том, что-о-о... оскорбили действием вашего служащего... вот Григория Власова. Признаете вы себя виновным? - Еще бы! Да ты давно таким серьезным стал? Хе-хе... - Не признаете? - перебил его судья, ерзая от конфуза на стуле. - Власов, расскажите, как было дело! - Очень просто-с! Я у них, изволите ли видеть, в лакеях состоял, в рассуждении, как бы камельдинер... Известно, наша должность каторжная, ваше в-е... Они сами встают в девятом часу, а ты будь на ногах чуть свет... Бог их знает, наденут ли они сапоги, или щиблеты, или, может, целый день в туфлях проходят, но ты всё чисть: и сапоги, и щиблеты, и ботинки... Хорошо-с... Зовут это они меня утром одеваться. Я, известно, пошел... Надел на них сорочку, надел брючки, сапожки... всё, как надо... Начал надевать жилет... Вот они и говорят: "Подай, Гришка, гребенку. Она, говорят, в боковом кармане в сюртучке". Хорошо-с... Роюсь я это в боковом кармане, а гребенку словно чёрт слопал - нету! Рылся-рылся и говорю: "Да тут нет гребенки, Архип Елисеич!" Они нахмурились, подошли к сюртуку и достали оттуда гребенку, но не из бокового кармана, как велели, а из переднего. "А это же что? Не гребенка?" - говорят, да тык меня в нос гребенкой. Так всеми зубцами и прошлись по носу. Целый день потом кровь из носу шла. Сами изволите видеть, весь нос распухши... У меня свидетели есть. Все видели. - Что вы скажете в свое оправдание? - поднял мировой глаза на Помоева. Помоев поглядел вопросительно на судью, потом на Гришку, опять на судью и побагровел. - Как я должен это понимать? - пробормотал он. - За насмешку? - Тут никакой над вами насмешки нет-с, - заметил Гришка, - а вам по чистой совести. Не давайте воли рукам.

{04035}

- Молчи! - застучал Помоев палкой о пол. - Дурак! Шваль! Мировой быстро снял цепь, выскочил из-за стола и побежал к себе в канцелярию. - Прерываю заседание на пять минут! - крикнул он по дороге. Помоев пошел за ним. - Послушай, - начал мировой, всплескивая руками, - скандал ты мне устроить хочешь, что ли? Или тебе приятно слушать, как твои же кухарки да лакеи в своих показаниях будут тебя чистить, осла этакого? Зачем ты приехал? Без тебя я не мог дела решить, что ли? - Я же у него и виноват! - растопырил руки Помоев. - Сам комедию эту устроил и на меня же сердится! Посади этого Гришку под арест, и... и всё! - Гришку под арест! Тьфу! Каким дураком был ты, таким и остался! Ну, как же это можно Гришку под арест! - Посади, вот и всё! Не меня же сажать! - Прежние времена теперь, что ли? Гришку он побил и Гришку же под арест! Удивительная логика! Да ты имеешь какое-нибудь понятие о теперешнем судопроизводстве? - Отродясь я не судился и судьей не был, а так я понимаю, что явись ко мне с жалобой на тебя этот самый Гришка, я так бы его с лестницы спустил, что и внукам запретил бы жаловаться, а не то, чтобы еще позволять ему замечания свои хамские делать. Скажи просто, что насмеяться хочешь, прыть свою показать... вот и всё! Жена, как прочла повестку да как увидала, что ты всем кухаркам и скотницам повестки прислал, удивилась. Не ожидала она от тебя таких штук. Нельзя так, Петя! Так друзья не делают. - Но пойми же ты мое положение! И Шестикрылов принялся объяснять Помоеву свое положение. - Ты посиди здесь, - кончил он, - а я пойду и заочно решу. Ради бога не выходи! Со своими допотопными понятиями, ты такое ляпнешь там, что, чего доброго, придется протокол составлять. Шестикрылов пошел в камеру и занялся разбирательством. Помоев, сидя в канцелярии за одним из