Всеволод Крестовский - Тамара Бендавид

— На первый случай, еще бы! — согласился граф. — Совершенно довольно!

— А затем, я полагала бы, — продолжала Ольга, — через кого-нибудь из моих милых государственных старичков определить вас на службу. Нельзя, знаете, чтобы человек в вашем положении, с вашим именем, с вашими светскими достоинствами, чтобы мой муж, наконец, оставался без всякого служебного положения, — её a nous pose, шоп cher и пренебрегать этим не следует.

— Да, но какое же место я могу получить! — усомнился граф с искренностью, делающею честь его самооценке. — Чин у меня небольшой, образование хотя и лицейское, но я так давно уже не служу, что трудно рассчитывать на что-нибудь порядочное, а тянуть лямку канцелярского чиновника, — на это меня не хватит.

— Об этом не заботьтесь, — успокоила его Ольга;— ведь вам не служить, а лишь бы числиться; вам даже и жалованья никакого не нужно, при хорошем частном месте. Чины вам, все равно, будут идти своим чередом, ордена то же, — чего же более?! Одним словом, если вы будете паинька, я определю вас в одно из министерств, — лучше всего бы, конечно, chez mon vieux prince, по иностранным делам, — там можно уже ровно ничего не делать, а между тем служба на виду, иностранные ордена идут чуть не каждый год, — все это что-нибудь да значит! — d’autant plus que je veux voir mon mari bien decore.

Граф молча поклонился ей с довольною улыбкой, — такая перспектива начинала ему нравиться.

— Но это еще не все, — продолжала Ольга. — Через год, много через два, я постараюсь доставить вам придворное звание, я сделаю вас камер-юнкером — это мне устроить легче легкого… Оно хоть и не Бог-весть что, камер-юнкерство, но все же, мундир, визитная карточка, приезд ко двору. — Я могу тогда тоже быть представленною, — это не мешает в жизни. А со временем, будьте уверены, проведу вас и в камергеры, и жизнь ваша, право, будет не хуже других!.. Угодно?

— Н…надо подумать, — ответил Каржоль, внутренно колеблясь.

— Как?! — вы еще собираетесь думать? — от всей души удивилась Ольга.

— Непременно, и как же иначе?.. Оно, конечно, очень заманчиво, но все же…

— Ну, так я вас предупреждаю, — перебила она, сразу переменив свой дружески ласковый тон на решительный и холодный, — жить с вами порознь в одном городе мне совершенно неудобно. У меня свои избранный круг знакомства, своя недюжинная обстановка, а вы там будете жить в каких-то трущобных нумерах, тереться в разной грязи и знаться черт знает с кем, — все это будет только компрометировать меня и делать наши отношения вечною темой для злословия. Я этого не желаю. Будет или по-моему; или вы должны уехать навсегда из Петербурга, — одно из двух. И знайте наперед, — прибавила она весьма внушительно и твердо — если не уедете сами, добровольно и немедленно, то через неделю вас вышлют отсюда с жандармами, и вы очутитесь в каком-нибудь дальнем захолустьи, под надзором полиции. — Хотите вы этого?

— Как! Cхватить человека и выслать ни за что, ни про что? — возмутился граф. — Да что это вы мне второй раз уже грозите все высылкой да высылкой?! Мы, славу Богу, еще не в земле кафров или готтентотов!

— Ну, это уже мне знать, где мы и будет ли за что!.. Только будьте уверены, что мои друзья не затруднятся сделать для меня такую безделицу и что с моей стороны это вовсе не пустая угроза, — я не шучу, граф!

— Да и я не шучу, графиня! Господь с вами, я вовсе и не думаю отказываться от ваших предложений, и если сказал, что надо еще подумать, то это лишь в том отношении, что мне хотелось бы несколько более выяснить… comment vous le dire…ma position intime aupres de vous, mon droit de mari, — voila ce que je veux savoir! Неужели же, в самом деле, живя под одной кровлей, мы навсегда останемся чужды друг другу pour toutes les jouissances conjugales!? Это было бы жестоко, хуже всякой пытки — жить с прелестною женщиной, называться ее мужем и не сметь прикоснуться к ней!.. Ольга! Вспомните наконец наше хорошее прошлое, ведь были же в нем радости — и какие!.. Ведь я же вам нравился когда-то, и я же любил вас!.. Скажу более: вы единственная женщина, которую я любил в своей жизни, единственная, какую я в состоянии еще любить, и…если хотите знать всю правду, я не переставал любить вас, — любил и ненавидел в одно и тоже время! Я и до сих пор люблю вас в глубине сердца!

— А Тамара?., а Мариуца? — лукаво и недоверчиво усмехнулась Ольга.

— Оставьте, в самом деле, — разве можно все это брать в серьезную сторону! — возразил Каржоль в свое оправдание, солидно логическим и убеждающим тоном. — Мариуца — это не более как мимолетное увлечение, а Тамара… Тамара даже и не увлечение, а просто расчет, неудавшаяся комбинация, и только.