Петр Краснов: Пой, скворушка, пой

Гречанинов, все службы на ноги подняв, уже к ночи сам привез его в сельцо то, в больничку. "Будете смотреть?" - пропитой грубоватостью прикрывая участь невеселую свою, спросил врач-старикан. Но как он мог видеть то, в больничной подсобке лежащее на носилках, под простынями с проступившей сукровицей? Там грех и вина его лежали, непрощаемые, и не имело значения, что он не мог еще найти, сказать себе - какая вина и грех какой. С трудом нагнулся, все в нем негнущимся стало вдруг, застылым, завернувшуюся простыню поправил, прикрыл глядящую косолапо малышью кроссовку, сын был там и его уже не было: "Нет". Как-то надо было дожить до утра - хотя утром, он знал, легче не станет.

Все забросил, месяц с лишним, себя изматывая на нет, изводя ненавистью, шарил со следователями и без них по всему правобережью бендерскому, в засадах даже сидел - все без толку. Гречанинов не зря безопасность подключил, было с чего: шурин, оказалось, как-то вывалился из "жигуленка" и был живой еще, тогда его добили - из пистолета. Убрали как свидетеля; да и вообще какую-никакую конспирацию соблюдали, на дому у того, местного, никогда не появлялись, ни с кем не знакомились и не сходились, а значит, не простые гастролеры были, не бакланьё заурядное, а если и грабили попутно, то для пропитанья, скорее всего... "Ауди" со ссаженным правым крылом нашлась скоро на бендерской автостоянке частной, отпечатки всяческие и следовые характеристики сняты, портреты словесные записаны - и хоть в архив сдавай все, в следовательский: за кордон смылись, ублюдки, это уж наверняка...

А он нарвался все-таки, напросился: еще съездить туда решил, второй раз один, посторожить с фотокарточкой изъятой того, местного, должен же рано иль поздно появиться, - и встретили, ночным делом, на убой били, хорошо - куртку успел на голову натянуть. Кореши того, по угрозам судя; железякой какой-то так ломанули, думал - все, конец. Но повезло, компания подгулявшая молодая высыпала к тополевой с дискотекой леваде, где что-то вроде засады было у него, помешала добить. Ребер несколько, зубы, ухо надорванное - легко отделался, весь остаток ночи шел-уходил от села. И, пока брел, понял: бесполезно мстить, некому. Месть его ни за месть не примется у нелюдей этих, ни за наказанье, а так, за случайный заскок судьбы, каких много у них. Одним больше или меньше - нету для них разницы, ничего не впрок, не научит. И что тут - месть, что она решит? Другое дело - справедливость наладить. Это совсем другое.

Еще какое-то время у тестя жил, сродниться успели, что ни говори, беда и вовсе свела, кого хочешь побратает иной раз; а когда Гречанинов пропал что-то совсем невмоготу стало. Где бы и хотел жить, так это там, при налаженном было уже деле, при семье, при земле такой, где только бананы не растут, и зиме шуточной. Да и люди там с каким-никаким, а смыслом, не об одной своей заднице пекутся, понимают общий интерес -нынешним россиянским не в пример, опущенным, которых на общее какое дело ничем уж, сдается, не подымешь, так и будут сиднями сидеть, терпеть нетерпимое, заживо гнить, пока собственная вонь на улицу не выгонит...... Вспомнишь тут Константина: "Жизнь люблю, браток, - и потому выживанье вот это животное, пустое и позорное, ненавижу...... зачем выживать нам - рабов миру плодить? И великая кровища нас ждет, всех, добром этот наш загул в сторону от дороги своей не кончится, вот попомни слово мое...... ну нельзя так чувство реальности терять, о простейшем забывать самосохранении, никому не позволительно это. За равнодушие повальное и глупость надо расплачиваться, по самым высоким здесь расценкам. И никто нам теперь уже не поможет, ничто, никакая политика иль революция, уж очень зашли далеко, - разве только Бог......".

Невмоготу - на месте, где прахом все пошло, что успел он собрать и худо-бедно ли, а наладить, саму жизнь свою, на скитанья раздерганную, собрать в одно наконец и как-то выстроить, какой-то в ней смысл узреть...... Раисе написал, дозвонился потом: не продала? Не продала; если что и не продается теперь у нас, то разве что самое никому не нужное, себе самим тоже...... Даже будто обрадовалась ему, приезду его; и - он отметил это сразу, с первого же за много лет, глаза в глаза, взгляда - как-то вот спасовала перед ним, вообще-то напористая и, когда ей надо, горластая, даже не пыталась поучать, по обычаю, наставлять покровительственно не бог весть каким мудреным правилам своим, из которых главное, кажется, было - "не зевай...". Что-то поняла, может, сеструха, и на том спасибо; а что, он большего чего-то ждал от нее? Нет, много ждать от человека вообще не стоит, не надо, это как-то и... ...негуманно, вот-вот, не милосердно. Человека бы жалеть надо - ну, хоть как животное. Уж не меньше, а то у нас совсем наоборот выходит: по телевизору, глядишь, собак иль кошек куда как больше жалеют, людей вообще ни во что не ставят. Такие вот права человека нынешние, о каких на всех углах кричат, это он себе давно уже уяснил! Для кого угодно права, только не для нас. И ведь не скажешь, что не понимаем этого, не дотумкиваем; знаем же, но как-то спрохвала, будто не о себе речь, не о детишках наших. А объяснять это и себе, и тем, кто гнобит с усмешечкой нас, придется - дрыном, как Лоскут говорит. Или Степа, разницы нет.