Леонид Андреев - Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913

Князь. Да, я доволен. И не суетись так, дорогой, опять будешь задыхаться.

Зайчиков (восторженно). И задохнусь! От радости задохнусь! (Умоляюще.) Милый, благороднейший ты мой человек, а что, если нам с тобою — для такого великого дня — дать зарок, обет, так сказать, трезвости? Родители бы твои покойные да и я бы… никому я не нужный человек, а все ж таки — человек я, князь!

Князь молчит, улыбаясь.

Зайчиков (упавшим голосом). Не можешь? Ну, ну, оставим. И правда, что это я — рассиропился, старая баба. (Тише.) Ну, а как гости, хороши?

Князь. Недурны.

Зайчиков. Старался, брат! По пятнадцати рублей с рыла! А вот тому — видишь — расслабленный из Капернаума, черт его подери с его мировой скорбью, даже и не знаю кто он, черт его подери — двадцать пять рублей. Конечно, можно было у нас в бюро набрать, и дешевле бы стоило, но зато, брат, настоящие! Из нашей актерской братии только Дарья Степановна напросилась, старая лошадь… а музыка-то? Эх, голубчик, есть в этой музыке что-то разлагающее душу — ну что Гекуба? А вот плачу, старый актер… дурак!

Шафер (подбегая) . Иван Алексеевич, я вас везде ищу. Надо к предварительной закуске просить. Помилуйте, что же это такое… Ах, виноват, князь!

Зайчиков. Сейчас, сейчас, голубчик. Дай отдохнуть. (Треплет его по плечу.) Ну как, доволен?

Шафер. Чудесная свадьба!

Зайчиков. А невеста?

Шафер на лету целует кончики пальцев и исчезает.

Зайчиков (мечтательно). Князь… а не можешь ты — вообразить? Ты скептик, я знаю — но ведь черт возьми! — воображаем же мы, актеры. Ну, вообрази. Вообрази, что это самое настоящее, какое только есть у Бога, и что ты, древний отпрыск, великодушнейший из людей, наконец вступаешь рука об руку с очаровательным бутоном в чертоги Мира и Красоты. Послушай, князь, как для тебя играет музыка, возвещая, так сказать, всю чистоту твоей души, как на крыльях… (упавшим голосом). Не можешь? Ну ладно, не сердись — рассиропился я, брат. (Громко.) Господа, прошу закусить! Господа шафера, прошу исполнять ваши обязанности.

Совместно с шаферами устраивает кавалеров и дам, суетится.

Князь (кланяясь Василисе Петровне и предлагая ей руку). Княгиня, позвольте вас просить.

Василиса Петровна. Ах нет, князь, я так устала, я потом. Закусывайте без меня, я приду…

Зайчиков. Княгинюшка-матушка, да как же можно? — без вас, как без солнца, вон и князь наш, как подсолнечник, головку повесил.

Василиса Петровна. Нет, нет, Иван Алексеевич, я здесь посижу. Я сейчас. Яша, а ты что же? Мой протеже, князь. Ну посиди со мной, Яшенька, поболтаем, посмеемся. Маргариточка, ты что же не идешь закусывать — иди, голубчик, иди. Я твоего Яшу не украду.

Маргарита. Мерси, ваше сиятельство.

Все уходят. В гостиной остаются только Василиса Петровна и Яков.

Василиса Петровна (снисходительно). Ты что же стоишь, Яков? Садись, голубчик. Ты был сегодня в церкви?

Яков. Был.

Василиса Петровна. Такая масса народу, любопытных, у меня так кружилась голова, что я никого не видала. Спасибо, голубчик, что не забыл старого друга. Помнишь еще?

Яков. Помню, Василиса Петровна. Как же можно забыть, я памятливый. Но, конечно, если надо забыть, то и забыть могу — а вам как угодно, Василиса Петровна?

Василиса Петровна. Да. Для других княгиня, а для тебя, Яша, навсегда Василиса Петровна. Пожалуйста, так и зови меня. Нет, зачем же забывать — забывать не надо.

Яков. Да что только помнить?

Василиса Петровна. Вот именно, Яша. Я знаю, что ты очень умный и деликатный человек и не можешь не понимать разницы, которая, к сожалению, между нами. Ты, Яша, человек, низкого звания, раб, а я — благороднорожденная княгиня. Ты обратил внимание, какое у меня общество, какие достойные, всеми уважаемые люди оказали мне честь: ах, барон, он такой прекрасный человек!

Яков. Видал. Василиса Петровна, а князь-то ваш?..

Василиса Петровна. Что? Да, да, к несчастью, Яша, к несчастью. Но я не стану тебя обманывать, дружок, князь сегодня же, прямо от стола, уезжает путешествовать… в Киссинген там или Кисловодск, я не знаю. Не буду таиться, открою тебе мое сердце: князь, при его благородной внешности, при его чудесных манерах, при его, наконец, удивительной скромности, произвел на меня с первого же раза неотразимое впечатление. И кто знает, Яша, не здесь ли судьба готовила мне счастье? Но… невозможно, Яков, он неизлечим, к несчастью. Бедный князь!