Иван Тургенев - Том 5. Рудин. Повести и рассказы 1853-1857

Софья остановилась передо мною и посмотрела мне в лицо.

— А вы что говорили, — спросила она, — не помните?

Я невольно покраснел.

— Не помню! должно быть, и я хорош был. Действительно, — прибавил я с значительной расстановкой, — пить вино опасно: как раз проболтаешься и то скажешь, что бы никому не следовало знать. Будешь раскаиваться после, да уж поздно.

— А вы разве проболтались? — спросила Софья.

— Я не о себе говорю.

Софья отвернулась и снова принялась ходить по комнате. Я глядел на нее и внутренно бесился. «Ведь вишь, — думал я, — ребенок, дитя, а как собой владеет! Каменная просто. Да вот, постой…»

— Софья Николаевна… — проговорил я громко.

Софья остановилась.

— Что вам?

— Не сыграете ли вы что-нибудь на фортепьяно? Кстати, мне вам нужно что-то сказать, — прибавил я, понизив голос.

Софья, ни слова не говоря, пошла в залу; я отправился вслед за ней. Она остановилась у рояля.

— Что же мне вам сыграть? — спросила она.

— Что хотите… Ноктюрн Шопена * .

Софья начала ноктюрн. Она играла довольно плохо, но с чувством. Сестра ее играла одни только польки и вальсы, и то редко. Подойдет, бывало, своей ленивой походкой к роялю, сядет, спустит бурнус с плеч на локти (я не видал ее без бурнуса), заиграет громко одну польку, не кончит, начнет другую, потом вдруг вздохнет, встанет и отправится опять к окну. Странное существо была эта Варвара!

Я сел подле Софьи.

— Софья Николаевна, — начал я, пристально посматривая на нее сбоку, — я должен вам сообщить одну неприятную для меня новость.

— Новость? какую?

— А вот какую… Я до сих пор в вас ошибался, совершенно ошибался.

— Каким это образом? — возразила она, продолжая играть и устремив глаза на свои пальцы.

— Я думал, что вы откровенны; я думая, что вы не умеете хитрить, скрывать свои чувства, лукавить…

Софья приблизила лицо свое к нотам.

— Я вас не понимаю.

— А главное, — продолжал я, — я никак не мог вообразить, что вы, в ваши годы, уже умеете так мастерски разыгрывать роль…

Руки Софьи слегка задрожали над клавишами.

— Что вы это говорите? — проговорила она, всё не глядя на меня, — я разыгрываю роль?

— Да, вы. (Она усмехнулась… Злость меня взяла…) Вы притворяетесь равнодушной к одному человеку и… и пишете к нему письма, — прибавил я шёпотом.

Щеки Софьи побледнели, но она не обернулась ко мне, доиграла ноктюрн до конца, встала и закрыла крышку рояля.

— Куда же вы? — спросил я ее не без смущения. — Вы мне не отвечаете?

— Что мне вам отвечать? Я не знаю, о чем вы говорите… А притворяться я не умею.

Она начала укладывать ноты… Кровь мне бросилась в голову.

— Нет, вы знаете, о чем я говорю, — промолвил я, также вставая, — и хотите ли, я вам сейчас напомню некоторые ваши выражения в одном письме: «Будьте осторожны по-прежнему…»

Софья слегка вздрогнула.

— Я этого никак от вас не ожидала, — проговорила она наконец.

— И я никак не ожидал, — подхватил я, — что вы, вы, Софья Николаевна, удостоили вашим вниманием человека, который…

Софья быстро ко мне обернулась; я невольно отступил от нее: глаза ее, всегда полузакрытые, расширились до того, что казались огромными, и гневно сверкали из-под бровей.

— А! коли так, — проговорила она, — знайте же, что я люблю этого человека и что мне совершенно всё равно, какого вы мнения о нем и о моей любви к нему. И с чего вы взяли?.. Какое вы имеете право это говорить? А если я на что решилась…

Она умолкла и проворно вышла вон из залы.

Я остался. Мне вдруг стало так неловко и так совестно, что я закрыл лицо руками. Я понял всё неприличие, всю низость своего поведения и, задыхаясь от стыда и раскаяния, стоял как опозоренный. «Боже мой! — думал я, — что я наделал!»

— Антон Никитич, — послышался голос горничной в передней, — пожалуйте скорей стакан воды для Софьи Николаевны.

— А что? — ответил буфетчик.

— Кажись, плачут-с…

Я содрогнулся и пошел в гостиную за своей шляпой.

— О чем вы толковали с Сонечкой? — равнодушно спросила меня Варвара и, помолчав немного, прибавила вполголоса: — Опять этот писарь идет.

Я начал раскланиваться.

— Куда же вы? Погодите: маменька сейчас выйдет.

— Нет, уж мне нельзя, — проговорил я, — я уж лучше в другой раз.

В это мгновение, к ужасу моему, именно к ужасу, Софья твердыми шагами вошла в гостиную. Лицо ее было бледнее обыкновенного, и веки чуть-чуть покраснели. На меня она и не взглянула.

— Посмотри, Соня, — промолвила Варвара, — какой-то писарь всё около нашего дома ходит.