Михаил Салтыков-Щедрин - Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе

Он показал на левую сторону груди.

— Это несомненно, ваше превосходительство, но в настоящее время вам больше всего нужен отдых, — заметил я.

— Убедите, убедите его, Николай Иваныч! — умоляла Анна Ивановна, — Simon! тебе следует почивать!

Генерал снова сделал движение рукой.

— А не правда ли, что я много на свою долю потрудился? — сказал он, — вы, Николай Иваныч, видели, вы можете засвидетельствовать перед всеми, что я именно был неусыпен!

Анна Ивановна всхлипывала; Семен Семеныч, глядя на нее, тоже не выдержал и залился целым потоком слез. Положение мое было весьма тяжко.

— Друзья мои! — сказал генерал, рыдая, — я умираю! я умираю, потому что много трудился! Если б я меньше заботился, а больше гулял, меньше вникал и больше кушал, я остался бы жив!

В 18** году, декабря 9 числа, статский советник Фурначев получил из С.-Петербурга, от благоприятеля своего, столоначальника NN департамента, письмо следующего содержания:

«Милостивый Государь!

Семен Семеныч!

Поспешаю почтеннейше известить вас, что в непродолжительном времени имеет быть к вам на губернию статский советник Максим Федорович Голынцев. Будет у вас под предлогом освидетельствования богоугодных заведений, в действительности же для доскональных разузнаний о нравственном состоянии служащих в вашей губернии чиновников. Качества Максима Федоровича таковы: словоохотлив и добросердечен; любит женский пол и тонкое вино; выпивши, откровенен и шутлив без меры; в особенности уважает людей, которые говорят по-французски, хотя бы то были даже молокососы; в карты играет, но насчет рук и так далее — ни-ни! Засим, вверяя себя и свое семейство вашему неоставлеиню, прошу вас принять уверение в совершенном почтении уважающего вас

Филиппа Вертявкина .

P. S. Милостивой государыне Настасье Ивановне от меня, от жены и от всех детей нижайшее почтение.

NB. Еще любит Г., чтоб его называли «вашим превосходительством». Чуть не забыл».

— Однако это скверно! — говорит статский советник Фурначев, прочитавши письмо, — что бы такое значило: «насчет рук ни-ни»! Ведь это выходит, что он… ни-ни!

Семен Семеныч в волнении ходит по комнате и, наконец, кричит в дверь:

— Настасья Ивановна! Настасья Ивановна!

Входит Настасья Ивановна, облаченная в глубокий неглиже. Глаза ее несколько опухли, и вообще выражение лица сердито, потому что она только что часок-другой соснула. Семен Семеныч посмотрел на ее измятое лицо и с досадою плюнул.

— Опять ты спала! — сказал он, глядя на нее с глубоким омерзением, — хоть бы ты в зеркало, сударыня, посмотрела, на что ты сделалась похожа! И откуда только сон у тебя берется!

— Если вы только за тем меня позвали, чтоб ругаться, так напрасно трудились!

Настасья Ивановна хочет удалиться.

— Да постой, постой же, сударыня! получил я сегодня письмо… едет к нам ревизор… и, как видно, неблагонамеренный… потому что тово… ни-ни…

Семен Семеныч топчется на месте и не знает, как выразиться. Он убежден, что ревизор человек неблагонамеренный, но почему-то не умеет сформулировать оснований, на которых зиждется это убеждение.

— Так вы тово… поприоденьтесь немного! — продолжает он, совсем спутавшись.

— Вот как вы испугались, что уж и бог знает что говорите! — замечает Настасья Ивановна, читая письмо Вертявкина, — точно уж и приехал ваш ревизор! Однако я по всему вижу, что он должен быть очень милый человек, этот ревизор, потому что любит дамское общество!..

— Да, только не наше с вами… эй, человек! лошадь!

Семен Семеныч отправляется к генералу Голубовицкому и

застает его в большом беспокойстве. До сведения его превосходительства дошло, что один из важнейших в городе чиновников, будучи на собственном своем сговоре, происходившем по случаю предстоящего бракосочетания его с дочерью потомственного почетного гражданина Хрептюгина, внезапно вскочил из-за стола и начал бить стекла в окнах беломраморного зала нареченного тестя.

— Ты это что, ваше высокородие, делаешь? — спросил его изумленный хозяин.

— А вот я таким манером всех проявляющихся мне сокрушаю! — отвечал жених и с этими словами вышел из дома.

Встревоженный генерал большими шагами ходит по комнате. Он справедливо рассуждает, что если высшие сановники, эти, так сказать, административные дупельшнепы, в порывах горячности допускают себя до подобного малодушества, то каким же образом должны поступать зуйки, поручейники кулички и прочая мелкая болотная дичь?