Александр Куприн - Гамбринус

- Братцы, рука-то!

Все вдруг замолкли. Левая рука у Сашки, скрюченная и точно смятая, была приворочена локтем к боку. Она, очевидно, не сгибалась и не разгибалась, а пальцы торчали навсегд около подбородка.

- Что это у тебя, товарищ? - спросил, наконец, волосатый боцман из "Русского общества".

-Э, глупости...там какое-то сухожилие или что,- ответил Сашка беспечно.

- Та-а-к...

Опять все помолчали.

- Значит, и "Чабану" теперь конец? - спросил боцман участливо.

- "Чабану"? - переспросил Сашка, и глаза его заиграли. - Эй, ты! приказал он с обычной уверенностью аккомпаниатору. - "Чабана" ! Эйн, цвей, дрей!

Пианист зачастил веселую пляску, недоверчиво оглядываясь назад. Но Сашка здоровой рукой вынул из кармана какой-то небольшой, в ладонь величиной, продолговатый черный инструмент с отростком, вставил этот отросток в рот и, весь изогнувшись налево, насколько ему это позволяла изуродованная, неподвижная рука, вдруг засвистел на окарине огдушительно веселого "Чабана".

- Хо-хо-хо! - раскатились радостным смехом эрители.

- Черт! - воскликнул боцман и совсем неожиданно для самого себя сделал ловкую выходку и пустился выделывать дробные коленца. Подхваченные его порывом, заплясали гости, женщины и мужчины. Даже лакеи, стараясь не терять достоинства, с улыбкой перебирали на месте ногами. Даже мадам Иванова, забыв обязанности капитана на вахте, качала головой в такт огненной пляске и слегка прищелкивала пальцами. И, может быть, даже сам старый, ноздреватый, источенный временем Гамбринус пошевеливал бровями, весело глядя на улицу, и казалось, что из рук изувеченного, скрючившегося Сашки жалкая, наивная свистулька пела на языке, к сожалению, еще не понятном ни для друзей Гамбринуса, ни для самого Сашки:

- Ничего! Человека можно искалечить, но искусство все перетерпит и все победит.