Раньше, до встречи со своим принцем и некоторое время после, она наивно полагала, что любовь - это радостный взрыв в душе. Потом оказалось, что любовь - это тяжелая работа по преодолению последствий этого самого взрыва. Ведь никакая счастливая встреча не может в одночасье наделить человека любящим сердцем.
Любить очень трудно. И взрослых, и детей. Трудно любить чужих детей и нелегко своих. "Милые мои, бедные. Как я виновата перед вами, злобная, усталая. Такой стервозной мамаше нельзя требовать от детей, чтобы они были воспитанными ангелами".
Вечером у родника запах леса и речки заглушен сильным кулинарно-кондитерским ароматом с ближней дачи.
- Лаперики где-то делают, - замечает Степан.
Все ладно, тихо. Ужинают без неприятностей, если не считать по ошибке налитый в машины макароны кетчуп. Она громко возмущается. Бабушка угрожающе хмурится. Разгоняет сгущающиеся тучи Степа:
- Бабуль, а мы сегодня на роднике лаперики нюхали!
x x x
"Вот дикость". Выражение это исходит из бабушкиных уст и адресовано, как правило, маме. Это трехдетное существо часто заслуживает возмущенного удивления. В быту с ней трудно сосуществовать, так как впопыхах она бьет, портит или выкидывает что-нибудь ценное; а также очень громко грохочет посудой, устраивает потопы в ванной и так далее.
Степан копошится в углу. Маша сидит посреди огромной кучи игрушечного хлама в центре комнаты.
- Марья, иди ко мне в тюрьму!
- Не хочу.
События развиваются стремительно. В только что обустроенной тюрьме вовсе нет заключенных. Один тюремщик. Он хватает сестру за шкирку и тащит туда. Ситуация выходит из-под контроля и, почувствовав это, мама вылезает из-под кровати с половой тряпкой в руках. У нее веселое настроение, поэтому, размахивая, как транспарантом, своей тряпкой, она начинает громко скандировать:
- Свободу Марье! Свободу Марье!
Маша перестает орать. Ее бурные отрицательные эмоции меняются на столь же интенсивные положительные. Она начинает визжать от восторга и, в конце концов, оказывается за "колючей проволокой".
Их добрую и любимую бабушку эта акция повергает в состояние шока. Даже слово "дикость"кажется ей не вполне подходящим к этой безумной родительнице.
Маме трудно бороться с этой своей неудержимостью и разнузданностью. Читает она до умопомрачения. Когда она еще была беззаботной и свободной, прочитывание книги от корки до корки было процессом, напрочь выключающим ее из обычной жизни. Сейчас мало что изменилось, хотя теперь мама уже не может не менять горизонтального положения на вертикальное, пока не узреет слово "конец". Она читает ночью, потом днем ходит, как сова, с книжкой, читает на ходу, помешивая суп, кормя из бутылки младенца. При этом ее болезненно раздражают всякие попытки детей обратить на себя ее материнское внимание. Свои обязанности она выполняет кое-как или вовсе не выполняет. Сознавая все безобразие своего поведения, всякий раз принимает окончательное и бесповоротное решение впредь читать только газеты.
"Вот дикость!"
По причине маминой телемании из жизни семьи был изгнан телевизор. Но не выбрасывать же книжки!
В три часа ночи, отвлекшись от своего чтива, мама вытаскивает из кровати дочку и сажает ее на горшок. Сонная Машка бормочет: "А то ты описаешься". Это про себя. Она все еще не дружит с местоимением "я" и поэтому бывает с собой на "ты".
Оказавшись в постели, она, против обыкновения, не продолжает свой безмятежный сон, а садится и заявляет:
- У меня рот засох.
Почему-то ей не приходит в голову просто сказать: "Дайте водички попить".
Мама отправляется на кухню. Наливает родниковой воды в чашку. Затем в темноте никак не может нащупать ручку двери. И зачем закрывала? Здесь, в дачном домике, двери закрываются наглухо. Голова трещит от бессонной ночи и от запойного чтения. И книжка-то не совсем в ее стиле, хотя и увлекательная. Про сильных, красивых и самоуверенных людей, добивающихся в жизни всяческих успехов.
Мама шарит в темноте, пытаясь нащупать хотя бы выключатель и зажечь свет. Уже слышен жалобный плач там, за двумя закрытыми дверями. Становится даже как-то жутко. До того дочиталась, что не может теперь попасть в комнату к детям.
Когда она, наконец, ложится, уснуть уже трудно. Так всякий раз бывает. В голове шум и мысль о том, что, может быть, и засыпать-то уже не стоит. Все равно скоро вставать. Но как завтра (то есть уже сегодня) жить целый день, "пасти" детей, стирать, готовить?
- Нет. Больше ни за что. Буду читать, когда дети вырастут. Если доживу.
Читать дальше