О Куваев: ВН-740

Я думал о транспорте. Конечно, перевод людей в центральные поселки был в свое время рационален, ибо люди должны жить в домах, для домов необходимо топливо, а пароход-снабженец не может останавливаться около каждого человеческого жилья на необозримом берегу. Но я думал и о тысячах уток и тюленей перед нами, о рыбе под днищем нашей лодки, думал о неосвоенном и почти неосваиваемом. Мне вспомнился остров Врангеля, где эту проблему решали - или, во всяком случае, начинали решать - иначе, когда я там был. Все это была проблема транспорта, и уж, конечно, приходила в голову мысль о том, что наша научная экспедиция плывет на байдаре, из которой на последней стоянке собаки выели сало из дырки, и Анкарахтыну пришлось-таки ее зашить. На вторые сутки мы подошли к островам Серых Гусей. Это низкие песчаные острова, заросшие метлицей и жесткой осокой. Есть такое понятие "тихие земли". Об островах Серых Гусей у меня осталась память как о самом тихом месте на земле. Стоял равномерно-волнистый морской штиль. И я задремал под это качание.

Без всякой связи мне вспомнился Бёлль, "Дом без хозяина". Там есть такая сцена: глубокой ночью одинокая женщина читает французский роман. По временам она отпивает глоток вина и закуривает ярко-красную сигарету "Томагавк". По временам она включает вентилятор, чтобы разогнать дым, все это не отрываясь от книги. Она очень одна. С четкостью галлюцинации я видел эту комнату и даже текст книги. Я видел его так четко, что мог бы даже читать, если бы умел читать по-французски. Даже сейчас я могу нарисовать эту комнату во всех подробностях. Это был эффект "присутствия" в его полном идеальном варианте.

Байдару немного качнуло, и я очнулся. Засаленные ремни обшивки, груда нашего закопченного хлама сразу увели меня от Бёлля. Я увидел лицо Сереги. Он сидел сгорбившись, втянув шею в вырез кухлянки и смотрел на берег. Только сейчас я заметил, что у Анкарахтына, который все время сидит на руле и смотрит только вперед, здорово воспалились глаза. Я подумал... я подумал в этот момент, что мы, может быть, не такие уж плохие ребята.

На следующий день северо-запад, похожий на удар по лицу мокрой тряпкой, загнал нас в узкое горло Колючинской губы. Мы встали под защиту косы, отделяющей губу от моря, и просидели на этом месте ровно пятнадцать дней, ни больше, ни меньше.

Бессильный, но въедливый, как раковая опухоль, дождик пятнадцать дней сдабривал наше безделье. У меня была с собой книга "Современная социологическая теория". Я взял ее с собой в экспедицию за толщину и умное название. Я стал читать ее при желтом свете, проходящем сквозь промокшую байдарную шкуру, и бросил очень скоро. Просто это было идиотизмом - читать! статью о социальном расслоении молоканских общин в Канаде при свете байдаркой обшивки...

В один из дней мы вдруг выяснили, что разучились делать бумажные кораблики. Бумажный кораблик был нам необходим в качестве модели для лодки идеальной конструкции, на которой мы когда-нибудь пойдем вдоль всего северного побережья. Почти час мы мусолили листки, вырванные из записной книжки, пока не убедились, что к тридцати годам забыли это искусство начисто. Тогда Серега сделал из листка самолетик и с лихим присвистом запустил его наружу к дождю и ветру.

Анкарахтын рассмеялся и, вытащив нож, стал затейливо строгать палочку. Получился не то тюлень, не то другой, загадочный, но очень симпатичный и веселый зверь.

Я вспомнил острова Серых Гусей, и неясная грусть выгнала меня на улицу. Берега Колючинской губы состоят! в этом месте из мелких холмов. Когда-то ледник притащил сюда горы песка и щебня, потом их размыла вода, та самая, которая даже камень точит в своем невероятном упорстве, и получились холмы, и заросли они травой, и были грязно-желтыми в это время года. Я бродил по этим холмам, спускался к безжизненным блюдцам озер между ними и снова поднимался на холмы. Казалось, что весь мир состоит из холмов и туманной пелены дождя.

Северо-запад стих и сразу же сменился теплым ураганным югом. Ураганный юг рвал полотнище, тряс поставленную на бок лодку, но все-таки это был настоящий ветер, ветер-мужчина. Он понравился нам уже тем, что стих на третьи сутки. И мы снова очутились на воде. Гигантский поток устремился в горло губы. Мы заметили это только тогда, когда подошли к самому выходу. Возвращалась вода, выжатая южным ветром. Она несла с собой лед, плавниковые бревна и вздувшийся труп моржа.

Мы смотрели на это с любопытством детей, не ведающих, что перед ними творятся страшные вещи. Мы поняли все, когда "Архимед" взвыл отчаянным ревом бессилия и корпус байдары стал вибрировать от напора воды. Упираясь тяжелыми сапогами в гальку, мы тянули байдару на длинном моржовом ремне. Наглухо закрепленное кормовое весло не давало ей пристать к берегу. Штормовые валы льда таяли на берегу. Между ними и водой оставалась узкая метровая полоска. Мы шли по этой полоске, обливаясь бессильным потом. С этим потом из нас выходили пятнадцать бездельных лежачих дней, килограммы чая и табачища.