Андрей Левкин - 4 ночных магазина города К

Тут были тяжелые темные деревья, просвечиваемые разным электричеством; каштаны, конечно, в большом количестве валились на улицы - когда я предпочитал этот магазин, был сезон их урожая. Магазин был в первом этаже весьма высокого дома, а как менялись мои предпочтения по части магазинов, не знаю. Непонятно, от чего они зависели, отчасти от погоды.

Если взять каву (1 грн. 90 коп.) и выйти на улицу, то там, под витриной с рекламой водки "Перша Гильдия", есть гладкий, гранитом облицованный подоконник, весьма уместный для питья там кофе. Впереди, слева от мемориальных ворот, впадина, в которой, между еще сочными деревьями, горят огни пивнушки - цивилизованной такой, чисто бирштубе. Пить кофе на улице, на подоконнике снаружи - это родной петербургский вариант, как на углу Пушкинской и Невского, вдоль Пушкинской в первой половине 90-х, но личное прошлое тут не зудело крылами. А неподалеку имелось совсем уже конкретное место, где пьют каву интеллектуалы и богема - возле магазина на углу Пушкинской (же, хм) и Проризной-Прорезной. Но там магазин работал до восьми вечера. Он был гастроном, в угловом отделе которого стояла вечная кофеварка с коническим пластмассовым раструбом кофемолки сбоку. Там кофе и пили, как в семидесятые: в небольших фаянсовых кружках (иногда - из пластмассовых стаканов, когда все фаянсовые запачканы). Штырь привычки сохранялся в точности, но если он и означал что-либо для них, то для меня ничего не значил. В городе М. такого не было никогда, а в городе СПб., где такое было распространено, когда он был городом Л., уже не было тоже. Да, в К. были, были люди, знакомые по М., и восстановление знакомства с ними в К. могло бы во что-то погрузить, на фиг. Эти люди были, наверное, все еще социально близкими, но зачем мне тут социальность? Я не хочу их времени, его дележа. Не времени даже, субстанции, суть которой понять не мог. То есть вот: некая субстанция тут была другой. А человек, как социальная тварь, связан, значит, именно с ней. То есть не были они мне уже социально близкими, тем более, если учесть, что я закупался исключительно в ночных магазинах.

Владимирская же улица в этой зоне была густым местом обитания покойников. Налево - бывший отель "Прага", причем - не просто так "Прага", а чех, некто Вондрак достроил три этажа (ну, по его заказу), с террасой для летнего ресторана на крыше. Терраса видна до сих пор, верхний этаж был застекленным, просто как завод какой-то, там вполне могли теперь делать все украинские буквы. Когда чехи в Первую мировую сдавались в плен, то там почему-то и отсиживались - вот Гашек, которой болтался тут в шестнадцатых-восемнадцатых годах, ну а в семнадцатом году вышел фельетон "Бравый солдат Швейк в плену", оттуда и пошел Швейк. Отель, кажется, так себе - в глубине холла видны двери лифта, железные, совсем как в московских домах, старые, бежевые. Теперь называется "Санкт-Петербург". Кажется, имелось влияние украинского яз. на Швейка: фраза, в пересказе Швейка приписываемая повешенному впоследствии угольщику Франтишеку Шквору "Никогда так не было, чтобы никак не было", имеет украинский вариант, "ще николы не було, щоб нияк нэ було", причем украинцы считают, что это их пословица. Конечно, они могли забрать ее у Гашека, типа плата за постой.

Напротив, чуть влево по диагонали, вполне уместно для Швейка прочно стояла Служба Безпеки Україны: мощные стены, построенные в 1913 году для губернской земской управы, а камень в основание уложила Ольга Столыпина. В СБУ было КГБ, до него - гестапо, а до гестапо - ЦК укр. большевиков. Опера же в квартале отсюда, но было нельзя совместить ее с тем, что именно в ней застрелили Столыпина. Все эти покойники городу были чужими. Напротив оперы торчит магазин с надписью "Здесь можна купити в кредит" - и я вовсе не уверен в том, что эта оранжевая надпись на стеклах сделана на украинском.

Далее, сверившись с путеводителем, утверждаю, что напротив, на углу Владимирской и Прорезной стоит бывшая гостиница "Лейпциг", а строился дом так пышно, что владелец его к завершению трудов разорился (да и теперь первый этаж отреставрированного красивыми цветами строения пустует, ждя арендатора). А все потому, что он был не сахарозаводчиком и не мукомолом, а всего-то продавцом оружия. Ну а весь центральный Киев, он сахарный и мучной. Похоже, до момента изобретения сахара из сахарной свеклы и прихода по этому поводу железной дороги его не было вовсе. Сахар, мука: что-то кондитерское довлеет строениям города. Возможно, что это натяжка, но здесь тяготеют к первому следствию, к первому же шагу внутри головы. И правильно, так надежней. Например: мы не Азия, ergo - мы Европа.