- Ну, режьте же, наконец!
Оказалось, что военной медицине не хватало именно этой команды. Пошла-поехала хирургическая страда, нарушить порядок которой не смогли даже мои неквалифицированные ассистентские действия и бездействия, волнение моря и выход судна в зону ожидания.
Все завершилось, как и хотелось, - успешно. Пациент был отправлен в спецотгородку амбулатории с жесткими рекомендациями о полном и длительном покое, а я с фоторужьем наперевес залег в каюте в сладкую дрему, ожидая в любой момент вызова на мостик. Все кассеты заряжены мичманом и распределены по карманам куртки вместе с двумя экземплярами подробных его же указаний, предназначенных для полного профана, то есть - для меня.
Неплохо отоспавшись я заглянул в амбулаторию, где застал врачебный консилиум у постели спящего неестественным сном пациента. Консилиум был немножко навеселе. Предложили и мне отметить успешное окончание операции.
- Моя главная операция ещё впереди, - ответил я с героическими нотками в голосе и сглотнул слюну, - нужен верный глаз, твердая рука и холодный ум.
При этом, пронзительно себя жалея, я потряс над головой тяжелым фотобластером, поймав восхищение во взгляде Вениамина. Леонида моя речь и отказ от выпивки удивили до потери голоса. Он просто покрутил пальцем у своего виска и пожал плечами. Следующий тост был за меня, но без меня. Уходя, я услышал как Леня, обретя уже дар речи, что-то прозлопыхал по поводу охлажденного разума.
- Погоди, - подумал я , поднимаясь на мостик и перебирая варианты возможной мести доктору за оскорбление. Ход жестоких безжалостных мыслей был прерван окликом командира - Пал Иваныча, по кличке "Поляныч". Кликуха эта получилась из смеси звучания имени-отчества с образом круглой полянкообразной лысины, украшавшей голову этого, ещё пока молодого морского волка.
- Хорошо, что ты подошел, а то уже вызывать тебя собирался. Глянь-ка, - командир подвинулся уступая место у ВЦУСА - огромного бинокуляра, установленного на градуированной по курсовым углам турели, левее, левее.
- Не иначе - она, давайте-ка поближе, - подтвердил я уверенным голосом. Мне никогда ранее в море атомные лодки не встречались, но ошибки быть не могло. В двух милях по правому борту из воды вырастало нечто невообразимо огромное, стремительное. Все, что поднималось над поверхностью было распятнено черно-белыми кляксами, сливающимися с бликами морской поверхности. Буруна за кормой видно не было, но перемещение относительно береговых ориентиров чувствовалось существенное.
Поляныч что-то сказал вахтенному и наша посудина, задрожав от напряжения, рванула наперерез супостатской подлодке. Сыграли боевую тревогу.
- До берега миль пять будет, - сказал командир, - Эй! Штурман! Когда к трехмильной зоне подгребем - доложишь. А ты, давай, щелкай , не зевай, обратился он уже ко мне.
- Понимаю, что надо поближе, но, боюсь не успеть, - продолжал он, - в терводы входить опасно. Мне строго-настрого запретили ближе семнадцати миль к берегу лезть. Штурман так и ведет по прокладке и журналу, что мы, дескать, миль за двадцать отсель. Там ты, правда, только нас с замполитом заснять сможешь. Хорошо, кстати, что его здесь нет. Появляется обычно в самое неудобное время и вопросы задает. Много вопросов.
Нам повезло, в том числе и с командиром, который удачно выбрал точку ожидания, и мы сблизились с лодкой на достаточное для съемки расстояние. Только - только я отбил первые сорок кадров, как прибежал механик и заорал Полянычу, что машина рассыпается и требуется срочно сбросить ход, иначе он не ручается за дальнейшую возможность самостоятельного передвижения.
- Товарищ командир, входим в терводы, - дуэтом пропели штурман и вахтенный.
- Товарищ командир, слева тридцать - надводная цель, пеленг не меняется, - прозвучал очередной доклад, а вслед ему, - цель опознана эсминец тип "Гиринг".
- Тьфу, - сказал Поляныч, - Право на борт! Сматываемся!
Я лихорадочно отстреливал последние кадры на своих трех фотоустановках. Поймав в очередной раз рубку лодки в видоискатель, я увидел человек шесть американцев, размахивающих над головами своими кепочками. Видимо, прощались, заметив наш отходной маневр. Сделав им вслед последнюю полусотню экспозиций, я обнаружил с другого борта быстро приближающийся эсминец, по которому отстрелял заключительные кадры.
- Кто это? - задал вопрос командир, ни к кому и не обращаясь.
- Испанский эсминец, название из двух слов, первое - "Хорхе", доложил вахтенный, листая справочник бортовых номеров.
Читать дальше