Константин Станюкович - Том 10. Рассказы и повести

Неволин нередко рассказывал Ракитину о своей болезни, о скором приезде жены, о своих светлых надеждах, но чаще всего должен был лишь подавать реплики, слушая нового своего знакомого.

Ракитин любил говорить и любил, чтоб ему благоговейно внимали — и особенно женщины, не старее сорока лет и не оскорбляющие его эстетического, довольно изощренного вкуса — и чтобы не забывали — и еще лучше, если показывали ему — что он умный и талантливый писатель Ракитин и очень интересный еще мужчина, несмотря на его пятьдесят два года, для удобства, впрочем, сокращенные им до сорока восьми, тем более, что моложавость его не давала повода к сомнениям.

Все в пансионе Шварц знали, что Ракитин «знаменитый» русский писатель и что приехал в Кларан оканчивать новый роман.

О своем писательстве Ракитин объявил г-же Шварц в день приезда, когда объяснил ей, зачем просит поставить в его комнату письменный стол побольше, и осведомился: нет ли по соседству больных.

Вероятно, ради большей чести для пансиона, хозяйка произвела нового жильца в «знаменитого», о чем и сказала пансионерам.

Неволин испытывал перед Ракитиным невольное чувство неловкости и даже виноватости за то, что жена, о последнем письме которой он обрадованно сообщил ему, не приехала!

Стараясь скрыть это, он слабо пожал слабыми худыми руками полную, мясистую руку Ракитина и не без тайной зависти взглянул на его красивое, несколько самоуверенное и заносчивое лицо с умными, слегка насмешливыми, лукавыми темными глазами и стал есть суп, преодолевая отвращение к пище. И наконец, словно бы недовольный, что Ракитин молчит, проговорил преувеличенно-спокойным тоном:

— Вас удивляет, что жена не приехала, Василий Андреич?..

— Верно, что-нибудь задержало, Валерий Николаич!

— В Берлине отдыхает. Завтра и приедет.

— Получили телеграмму?

— Еще не получил… Получу.

«И ведь все еще упорно верит!» — подумал Ракитин.

Эта маленькая, красивая женщина с ангельскими глазами, судя по портретам, о которой так часто и восторженно говорил Неволин, возбуждала в Ракитине и любопытство писателя и завзятого любителя интересных женщин.

«Наверное втюрилась. Снова что-нибудь солжет в телеграмме или в письме, и этот до идиотства ослепленный муж опять поверит, будет ждать, волноваться и ходить на вокзал. Свинство, что не едет… Могла бы приехать и скрыть от умирающего, что не любит его. На это женщины виртуозки и умеют искренно пожалеть тех, кого обманывают. Откуда такое бессердечие у этой женщины?» — спрашивал себя Ракитин.

— А если Елена Александровна завтра не приедет? — осторожно проговорил Ракитин, чтобы заранее подготовить Неволина к возможному разочарованию.

— Не приедет? Почему вы предполагаете, что жена не приедет? — спросил Неволин.

В его взволнованном глухом голосе были и смущение, и испуг, и мольба.

Он знал, как «подло» смотрит Ракитин на женщин и с какой циничной простотой относится к ним. Это чувствуется и в его разговорах и в тех его писаниях, которые Неволин читал.

И в голову чахоточного, полного веры в любимую женщину, закралась мысль, благодаря Ракитину:

«Что может подумать Ракитин… Почему она не едет?»

— Предполагаю самую обыкновенную вещь. Что-нибудь может задержать отъезд на два-три дня! — ответил Ракитин самым, казалось, искренним тоном.

— Но ведь я читал вам вчерашнее письмо жены? — с тоном упрека промолвил Неволин.

— Да разве мало непредвиденных обстоятельств, Валерий Николаевич!

Глаза Ракитина, казалось, улыбались.

Сердце Неволина заколотилось сильнее, когда, с тревожной пытливостью заглядывая в глаза Ракитина, уже не улыбающиеся, медленно и, казалось, с трудом спросил:

— Например?

— Хоть бы рецидив болезни матери Елены Александровны…

От сердца больного отлегло. Дышать стало свободнее.

И, просветлевший, он проговорил:

— Разве что это…

И через минуту прибавил:

— Но пока этого нет, вы завтра убедитесь, что ваши пессимистические взгляды на женщин не подтвердятся… По крайней мере на жене! — проговорил с внезапным возбуждением Неволин.

— Да вы что на меня клеплете, голубчик? Разве я обобщаю свои наблюдения… Разве не знавал я прелестных, правдивых женщин? — сказал Ракитин успокаивающим ласковым тоном своего мягкого, бархатного голоса, которым владел по временам с мастерством прирожденного актера. — Да вот вам налицо пример прелестного создания… Взгляните на эту рыжеволосую мисс… Зато остальные… Например, как ее тетка с лошадиным лицом… Предложи на выбор — жениться или в Якутскую область… Конечно, последнее… Или такие лицемерные тихони, как пасторша, целующая на людях не особенно чистоплотную руку своего пастора преклонных лет и поневоле аскетического настроения… А зрелая дева из Гамбурга?.. А какой фрукт сама хозяйка? Этот маленький Меттерних, вечно улыбающаяся монументальная отставная красавица Августа Шварц… Какая шельма, какая выдержка и какая репутация!.. Говорила она вам, как любит своего плюгавого Шварца-повара?