Константин Станюкович - Том 10. Рассказы и повести

Успех морских рассказов на первых порах оказался неожиданным для самого Станюковича: тогдашние читатели и критики (не очень большие охотники до историко-литературных изысканий) увидели в этих рассказах что-то новое, даже небывалое, а он-то хорошо знал, что и герои и ситуации, почти такие же, как в его теперешних морских рассказах, появились в русской литературе еще в 1867 году — в его книге «Из кругосветного плавания. Очерки морского быта». Но тогда его моряков не заметили, а теперь, через двадцать один год, встретили восторженно. Почему? В поисках ответа на этот вопрос необходимо принять во внимание различие эпох.

Критики шестидесятых годов прошли мимо «Очерков морского быта» скорее всего потому, что сам этот специфический быт был для них не очень актуален. В книжке рассказывалось о русских матросах и офицерах, то есть о тех же мужиках и дворянах, только в военно-морском обмундировании; социальные коллизии, волновавшие тогда всю Россию, в своеобразном преломлении существовали и там — на клиперах и корветах, бороздивших океанские просторы; но в центре общественного внимания находился тогда вчерашний крепостной, а в 1867 году временнообязанный мужик, непосредственно пахавший землю, и помещик-крепостник, продолжавший обирать этого временнообязанного.

Следует иметь в виду также и то, что, когда молодой Станюкович писал свои первые очерки морского быта, он был охвачен воодушевлением шестидесятых годов. Общее состояние тогдашней общественной жизни, направление ее развития в годы наивысшего подъема освободительного движения он, как и большинство его сверстников, считал естественным, «нормальным». Ненормальными были только николаевские нравы и порядки — с предписанной жестокостью, мордобоем, линьками и командирской матерщиной, заменявшей воспитательную словесность. Но все это было именно прошлое; ведь телесные наказания были отменены еще в 1863 году. Конечно, старые нравы и порядки глубоко укоренились во флоте, у них были упорные поклонники и защитники, но по оптимизму современника освободительных свершений молодой Станюкович был уверен, что новые гуманные начала и принципы победят — и скоро. Эта уверенность, разумеется, не могла не сказаться и на тональности его очерков морского быта.

Теперь, в восьмидесятых и девяностых годах, и общественные обстоятельства были другие, и Станюкович в ином свете увидел все то, что видел и пережил тогда, во время своего первого вынужденного плавания. Теперь в новых его морских рассказах тема социальной розни во флоте зазвучала острее и, как это ни покажется странным, вполне современно и даже злободневно, а старые николаевские порядки представлены так, будто матрос Рябой только вчера получил сотню линьков, а спасший его от нового наказания корабельный парусник Исайка, чтобы избежать порки, бросился в море и утонул — только что, минуту назад.

Конечно, в новых морских рассказах чувствуется рука писателя, умудренного опытом многолетних литературных трудов. Но дело не только в этом; эти рассказы вобрали в себя еще и многолетний опыт непосредственного участия в общественной борьбе. Как сказано выше, все морские рассказы и повести Станюковича написаны по воспоминаниям о его кругосветном плавании 1860–1863 годов. Поэтому действие большинства из них происходит в те же годы и только в немногих произведениях, как, например, в повести «В море!», уже в новую эпоху, то есть в восьмидесятых — девяностых годах. Но независимо от хронологической приуроченности фабульного времени все они без исключения своим смыслом и пафосом были обращены к общественной борьбе восьмидесятых — девяностых годов.

Станюкович принадлежал к числу тех русских писателей второй половины XIX века, которые и в периоды реакции оставались верны освободительным идеям шестидесятых годов; но, конечно, он уже давно преодолел розоватый оптимизм своей молодости. Возвратившись из ссылки, он убедился, что политическая реакция, наступившая после того, как народовольцами был убит Александр II, усилилась еще больше. Теперь ее вдохновители во главе с Победоносцевым стояли у самого кормила власти; они открыто проклинали реформы шестидесятых годов и упорно стремились проводить политику контрреформ. Этот одобренный и покровительствуемый самим Александром III поход против всего наследия шестидесятых годов сказался, конечно, и на положении в русском военном флоте.

В соответствии с новыми политическими и идеологическими веяниями и в канцеляриях военно-морского ведомства, и в корабельных кают-компаниях, и в служебных взаимоотношениях тон стали задавать такие офицеры, для которых завещанное шестидесятыми годами гуманное отношение к матросу было ненавистно — и по сословно-кастовым предрассудкам и потому еще, что оно требовало от них неустанного воспитательского труда. Закон об отмене телесных наказаний во флоте теперешние «дантисты» считали как бы несуществующим и палачествовали безнаказанно. Над «либеральными» традициями открыто смеялись, а офицеров, верных этим традициям, при первом же удобном случае или принуждали выйти в отставку, как это было сделано с Леонтьевым, или, как Ивкова, отчисляли на том основании, что полицейские власти предписывали им «прокатиться в не столь отдаленные места» («Беспокойный адмирал»). Теперь получили ход жестокие и бесчестные карьеристы вроде Аркадия Дмитриевича Налетова («В море!»).