Вера Желиховская - Над пучиной

Далеко, на горизонтѣ, двумя крыльями серебрился парусъ. Отсюда не было видно движенья; парусъ, казалось, стоялъ неподвижно, вися между небомъ и моремъ.

«Хотѣлось-бы мнѣ тамъ быть!.. Покачаться надъ бездной, вдали отъ земли и людей!.. Чувствовать себя на вольномъ просторѣ… Хорошо!.. А еслибъ буря?.. Чтожъ! Мнѣ кажется я не испугалась-бы и бури!.. Не всѣ-же въ бурю погибаютъ. А какъ славно должно быть живется тому, кто выплыветъ живой и полный силъ!..»

– Коляска готова, барышня. Княжна!..

– Что?.. Да. Сейчасъ!.. Ну, ѣдемъ. ѣдемъ на синее море!..

Хорошо было и на морѣ, и на землѣ. Берега и верхній и нижній, цвѣтущей полосою протянувшійся вдоль глинистыхъ обрывовъ, тонули въ другомъ морѣ: въ морѣ пышнаго, весенняго расцвѣта, – въ бѣломъ пуху яблонь и вишень, въ розовой жимолости, въ сѣро– лиловыхъ и фіолетовыхъ кущахъ сирени. Свѣжій воздухъ былъ полонъ благоуханій, испареній зѣмли и моря; полонъ движенія и блеска, звуковъ и пѣсенъ. Высокія, еще нескошенныя травы, жили милліонами населявшихъ ихъ жизней; прозрачныя, не вполнѣ распустившіяся деревья и цвѣтущій кустарникъ звенѣли жужжаніемъ, щебетомъ, щелканіемъ и свистомъ.

Множество скрытыхъ въ зелени дачъ еще не было населено. Горожане ждали жары и лѣтней пыли, чтобъ переселиться изъ своихъ душныхъ квартиръ въ эти свѣжія убѣжища. Охотницамъ до уединенныхъ прогулокъ, подобныхъ предпринятой нашей молодой путешественницей, было раздолье въ этотъ прелестный весенній день.

Благодаря топографическимъ знаніямъ своей горничной, жившей когда-то со своими господами на всѣхъ трехъ Фонтанахъ, Вѣра Аркадьевна вдоволь нагулялась между зелеными холмами, подъ сѣнью цвѣтущихъ садовъ, по еле примятымъ тропинкамъ и по самому прибрежью, подъ навѣсомъ обрывистыхъ береговъ.

Она отдыхала на пескѣ, доставая зонтикомъ или кончикомъ ботинки пѣнистую грань разбивающейся волны; она перебирала разноцвѣтные камешки, отшлифованные валами, и блестящія ракушки побережья; она сняла перчатки и омочила руки въ прозрачныя воды Чернаго, только по названію, моря. Онѣ обошли всю, такъ называемую Швейцарію, – нижній берегъ между Среднимъ и Большимъ фонта нами. Съ высокаго обрыва маяка любовались великолѣпнымъ видомъ моря; тамъ же пообѣдали, чѣмъ Богъ послалъ, на одной изъ лавочекъ сада, въ непроницаемой лиловой тѣни широко разросшейся сирени и, благодаря частымъ поѣздамъ, очутились снова у спуска къ морю, на Среднемъ фонтанѣ, когда солнце еще было довольно высоко.

Солнце-то было высоко, только на него наползала съ запада черная, грозная туча… А Вѣрѣ Аркадьевнѣ, между тѣмъ, еще хотѣлось здѣсь остановиться. Маша разсказывала ей о какихъ-то старикѣ и старушкѣ, жившихъ много лѣтъ здѣсь, въ пещерѣ, точь-въ-точь, какъ Пушкинскіе: «у самаго синяго моря!..» Такъ вотъ, ей очень хотѣлось посмотрѣть на нихъ и ихъ необыкновенное жилье… Маша увѣряла, что это «сейчасъ тутъ, рукой подать…» Куда ни шло!.. Вѣдь ужъ долго, можетъ быть никогда, не дождаться такого вольнаго дня. Ужъ заодно набраться впечатлѣній… Черезъ часъ какой нибудь снова пройдетъ паровикъ и къ семи, восьми часамъ она будетъ дома.

Сказано – сдѣлано! Барышня и горничная вышли изъ вагона и направились прямо по высокому берегу, къ обрыву.

Маша шла, диктуя дорогу, увѣренно.

Она отдыхала на пескѣ, доставая зонтикомъ или кончикомъ ботинки пѣнистую грань разбивающейся волны…

– Вотъ, сейчасъ дойдемъ до края, тутъ будетъ спускъ маленькій; тропочка такая пробита, промежь камней. Вотъ сейчасъ… Здѣсь!.. Вы возьмитесь за мою руку, барышня! А то, чтобъ съ непрывычки, голова не закружилась… Ишь вѣдь, вышина-то какая, страсти!.. И костей не соберешь!

Въ самомъ дѣлѣ, вышина была большая и какой нибудь аршинъ, не болѣе, отдѣлялъ ихъ отъ бездны и морской пучины. Подъ этимъ выступомъ берега, совсѣмъ не было нижней полосы земли: волны разбивались у его подножья.

Княжна, однако, отказалась взяться за руку Маши. Вотъ вздоръ!.. Отчего ей не пройти тамъ, гдѣ свободно и безопасно пройдетъ Маша? Гдѣ ежедневно ходятъ, за пищей и водой, дряхлые старики, которые тутъ живутъ?..

Имъ надо было спуститься немного вправо; а влѣво, на высокомъ выступѣ берега, сидѣлъ какой-то господинъ, къ нимъ спиною и, казалось, былъ очень занятъ, рисуя или записывая что-то въ лежавшую на колѣнахъ его книгу.

– Ишь! Виды сымаетъ!.. фотографщикъ, должно быть, – шепнула Маша, указывая на него глазами.