Антон Макаренко - Доктор

А.С.МАКАРЕНКО

ДОКТОР

Давно-давно, еще в начале нэпа, его - Ваську Корнеева - привел в колонию милиционер. Васька шествовал рядом с милиционером, засунув руки в карманы, с пренебрежением оглядывался на придорожные бурьяны. С таким же пренебрежением он потом стоял перед моим столом и руки все держал в карманах. Я в то время был еще неопытен и в глубине души побаивался Васькиного хмурого недружелюбия. Начал с формального вопроса:

- Сколько тебе лет? Васька прохрипел в сторону:

- Шишнадцать...

Все же меня обижало его обращение, и я спросил:

- Чего ты задаешься, Корнеев? Чего ты куражишься?

Васька повел плечом, но его голубой глаз осторожно наладился, чтобы рассмотреть меня. Рассмотрел и снова в сторону:

- Ничего я не задаюсь...

- Ты знаешь, куда пришел?

- Пришел! Не пришел, а привели. Ну, и пусть!

- А ты куда хочешь?

- Хочешь? Я три года с Красной Армией ходил...

- Врешь!

Он вдруг подарил меня настоящим, активным вниманием, даже одну руку из кармана вынул:

- Не вру! Врешь! Ну, не три года, а все равно... В Перекопе был. Били буржуев...

- А ты, выходит, трудящийся?

- А чего я буду трудящий? С какой такой стати? Досадно... конечно...

- Ты это... с досады в магазин залез?

Васька не ответил на вопрос, последний раз махнул пренебрежительно рукой и засунул ее в карман. Я из последних сил зарядил себя "педагогическим подходом":

- Оставайся у нас в колонии. Сделаешься настоящим трудящимся... образование получишь.

- Слышал, - перебил меня Васька. В его речи было не столько голоса, сколько блатного профессионального ларингита. - Слышал. Все уговаривают: трудися, трудися. А почему буржуев никто не уговаривает?

Он отворачивался, надувался, вообще "обмануть" его было трудно. Я тоже "надулся":

- Тоже - философ! Посидишь в допре несколько раз - опомнишься. Никто тебе не позволит по магазинам...

Он неожиданно размяк, грустно задумался.

- Это, конечно, в допре не мед, и на воле не мед, а только зло берет, товарищ заведующий: не успел, понимаешь, родиться, на тебе - несчастная судьба!

Васька жалостливо морщил лицо и колотил грязным кулаком по груди, прикрытой полуистлевшей, некогда розовой тканью. Я смотрел на него без особенного восхищения, - привык уже к таким романтическим декламациям. Все-таки я повторил приглашение:

- Оставайся в колонии, Корнеев.

- Оставайся! А чего я здесь буду оставаться? До чего вы меня доведете, товарищ заведующий? Вы меня доведете: - буду я сапожником. Или, к примеру, кузнецом... Это тоже не мед, товарищ заведующий!

Собственно говоря, этот Корнеев попадал не в бровь, а прямо в глаз. В колонии действительно не было никакого меда, это обстоятельство меня самого давно удручало. И, кроме того, совершенно верно: я мог предложить только сапожную мастерскую и кузницу. Но неприлично было уступить первому философу с улицы.

- Советская власть буржуям ходу не даст. А до чего я тебя доведу? Образование получишь.

- И что с того, товарищ заведующий? Что с того образования? Бумажки переписывать?

Я ответил несмело, отражая в словах мою легкомысленную педагогическую мечту:

- Доктором будешь!

Васька доверчиво захохотал, размахивая руками, вообще веселился.

- Доктором! Эх, и сказанули, товарищ заведующий! Вы еще скажете: ученым будешь! Думаете: он дурак, поверит, красть перестанет.

Он ушел от меня с веселым, оживленным лицом, высокомерно посмеиваясь над моей простодушной наивностью.

***

Прожил он в колонии недолго, всего около двух месяцев. Работал плохо, лениво. Лопата или топор в его руках казались сиротливыми, оскорбленными вещами, и с началом рабочего усилия всегда рождалось в его лице скучное отвращение. К воспитателям он относился с холодным презрением, а ко мне с презрением веселым:

- Здравствуйте, товарищ заведующий. Вот смотрите: на доктора выхожу! А, чтоб вас...

А потом наступило утро, когда он исчез и вместе с ним исчезло почти все инструментальное оборудование кузницы: молотки, гладилки, метчики, клуппы. Так обидно нам было за нашу и без того бедную кузницу, что не оставалось у нас свободной души пожалеть о пропавшем человеке - Ваське Корнееве. Старший инструктор пришел ко мне, серый и похудевший, дергал закопченный ус:

- Увольнения прошу. Если бы он знал, подлец, как эти метчики добываются...

Это было в июле. А в августе снова привели Ваську Корнеева. Когда ушел милиционер, Васька стал перед столом и уже приготовил обиженно-пренебрежительную рожу, но он ошибся: теперь в моей душе и капельки не осталось "педагогического подхода", и не боялся я Васькиной хмурости: