Антон Макаренко - Марш 30-го года

- Ух, я тебе и расскажу! Вот постой, я тебе расскажу!

В заводском комитете было темно от табачного дыма. Два взвода Красной гвардии готовы были выступить в город.

На Костроме стоялпа тихая осенная ночь. Это было время, когда в природе закончился длинный и тяжелый период болезни, и сейчас она, усталая, ожидала, когда небо набросает на нее белое одеяло, чтобы она могла спокойно заснуть до весеннего здоровья.

В прохладном воздухе ощущались какие-то соседние морозы, может быть, морозы сейчас стояли в Петрограде, где Ленин и большевики так чудесно начали новую историю.

В три часа взводы Красной гвардии выступили в город. Впереди шли Муха, Семен Максимович, Криворотченко, еще несколько человек из комитета. Все они тоже были с винтовками, только Семен Максимович не изменил себе. Он шагал такой же размеренной и аккуратной походкой, и так же, по-деловому спокойно, переставлял свою суковатую палку, так же не оглядывался по сторонам. Алеша и Богатырчук шли сбоку, ряды отряда то отставали, то обгоняли их - то пухлый и широкий старый Котляров основательно ставил в песок тяжелые ноги, то павел Варавва, туго перетянутый поясом, сверкал в темноте глазами, то Степан щеголял армейской выправкой. В последних рядах шли без оружия. Маруся пользовалась каждым случаем, чтобы пожаловаться:

- Товарищ Теплов, что же это такое, прости господи. Все люди как люди, а мы с пустыми руками.

- Маруся, да потерпи ты: идем же за оружием. Ты же знаешь?

- Ой, скорее бы уже прийти! Как долго идем!

При входе в парк догнали Алешу задыхающиеся шаги - человек бежал долго. Алеша оглянулся: силуэт был знакомый, взлохмаченный, над плечом торчало широкое дуло двустволки.

- Алексей, достал! Охотник знакомый, Ухов, все не давал, не давал. И сегодня еще покуражился, а потом говорит: на, для такого дела не жалко!

- Иван Васильевич, вот молодец! А патроны у тебя?

- Десять штук волчьей дробью. Волчья поможет, как ты думаешь? Особенно если в голову.

Алеша сжал руку Сергея:

- Сразу и вопрос. По международным правилам, пожалуй, волчья дробь не допускается. А в этом случае, думаю, можно.

Богатырчук ответил:

- Волчья как раз в точку.

- Иван Васильевич, ты уж пока - с волчьей, а скоро мы тебе - винчестер.

Они прошли вперед, где Николай Котляров нес знамя, точно соблюдая

установе положение для полкового знаменщика. Знамя было небольшое, не пышное, не бархатное, и на нем была написана только одна строчка:

"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

Груздев шагал рядом со знаменем.

- Кто это? - спросил Богатырчук. - Подкрепление-то.

- А это мой крестный батько.

- Крестил тебя?

- Крестил. На улице возле госпиталя.

Богатырчук расхохотался на весь парк:

- Это был интересный случай. Воображаю твою физиономию тогда!

- Физиономия была расстроенная, вероятно. Сергей, расскажи таки про Питер.

Полушепотом, взявши Алешу под руку, Богатырчук рассказал ему о том, чего и сам хорошо не знал. В Петрограде он видел много, но еще больше слышал, и не все дошло к нему в точном виде. У Богатырчука перемешались вместе: впечатления, разговоры, прочитанные статьи, статьи непрочитанные. Но у него был хороший и усный ум, и он умел уловить запах предательства, трусости, хитрой и увертливой дипломатии, умел разобрать далекое эхо ленинского гнева.

- Вокруг Ленина стоят замечательные люди, таких людей никогда еще не было в России. Ты понимаешь, Алексей, какая это сила? А только там есть и... человечки; ой, какие человечки! Ты не думай, что Ленин вот скомандовал - взяли и пошли. Ему страшно трудно, потому что кругом него, пожайлуста, врагов и просто... этих... человечков, сколько хочешь!

- Ты видел Ленина?

- Не видел, понимаешь, нельзя. Но я человек двадцать расспросил и все хорошо представляю, как будто видел. Все в одно рассказывают.

- Какой же он?

- Невысокого роста, скуластый, светлый, бородка такая. Лицо, мимика очень замечательные, энергичные. Чуть-чуть картавит. Чем берет? Говорят, всем. Ничем не берет, говорят, сам идешь.

Богатырчук задумался:

- Я не могу, конечно, как следует его представить. Ленин видит весь мир, самую его середку знает, подноготную. Ты понимаешь, какая это сила?

В темноте было видно, как тяжелый, добродушно-массивный Сергей застенчиво улыбался: ему было стыдно, что он так невыразительно говорит о Ленине. Он замолчал, потом продолжал, улыбаясь:

- Ты знаешь, я все стараюсь и стараюсь, а пороху у меня не хватает, чтоб понять Ленина. Там люди совсем особенные. Легко сказать: вот мы с тобой идем, идут рабочие люди, видишь с винтовками. А сколько городов в России, сколько сел, деревень! И везде сейчас идут, сейчас идут, вот так идут... да! А они нас видят, они видят, знают. Разве легко так много видеть?