Антон Макаренко - Марш 30-го года

- Хорошо. Значит, дело это переносится в Правление.

- В Правление? - ССК таращит глаза.

- Да, в Правление, - обиженно угрожает Соломон Борисович.

- Посмотрим, что Правление скажет, это интересно. Вот смотри ты, в Правление! - удивляется ССК.

Соломон Борисович вылетает из кабинета, и еще виден в дверях его пиджак, а Васька уже вещает:

- Следующий вопрос - заявление Звягина о приеме в коммуну.

ИЗ КНИЛИ О КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Пока шумят мастерские, в главном доме коммуны тихо. Только во время перемен из класса высыпают ребята и спешат кто в спальню, кто в кабинет, кто в кружок. Многие просто прогуливаются у парадного входа по выложенному песчаником тротуару.

Школьная смена своим костюмом резко отличается от рабочей. В то время, когда слесари, токари и в особенности кузнецы и формовщики с измазанными физиономиями щеголяют блестящими от масла пыльными спецовками, старыми картузами и взлохмаченными волосами, на ребятах из школьной смены хорошо пригнанные юнгштурмовки, портупеи, новенькие гамаши и начищенные ботинки, головы приведены в идеальный порядок, и даже такая всесоюзная растрепа, как Тетерятченко, по крайней мере до третьего урока ходит причесанным.

Кончив работу, первая рабочяя смена должна переодеться и вымыться к обеду. Вторая надевает рабочие костюмы только после обеда. Вечером, после пяти часов, все должны быть в чистых костюмах.

Добиться этого удалось далеко не сразу. Многие коммунары считали, что внешность истинного пролетария должна быть возможно более непривлекательной. Совет командиров и санитарные комиссии долгое время безрезультатно боролись с этим взглядом.

- Двадцать раз в день переодеваться! - говорили коммунары. - Конечно, тогда ничего не сделаешь. Только и знаешь, что развязываешь до завязываешь ботинки!

Пришлось вводить строгие правила.

Удалось, наконец, добиться, чтобы, отправляясь в школу, ребята переодевались. Но уже к вечеру каждый ходил, как хотел.

Однако довольно скоро наступали перемены. Когда для клубов и столовых наша мастерская изготовила новую прекрасную мебель, заменившую тоненькие киевские диванчики, стало для всех очевидным, что эту мебель мы сможем привести в негодный вид в самый короткий срок. Наша санкомиссия очень легко провела на одном из общих собраний, запрещение входить в клубы и в столовую в рабочей одежде. Энергичные ДЧСК стали настойчиво приводить в исполнение постановление общего собрания.

- Фомичев, выйди из столовой!

- Чего я буду выходить?

- Ты в спецовке.

- Не выйду.

ДЧСК берется за блокнот. Фомичев знает, что кончится рапортом и выходом на середину на общем собрании, но я ему хочется показать, что он не боится этого.

- Пиши в рапорт, - говорит он. - Я все равно не выйду.

Тут приходит на помощь более решительный дежурный по коммуне:

- Не раздавать первому отряду, пока Фомичев не переоденется.

Этот ход сразу вызывает более выгодную для санкома перестановку сил. Первый отряд отходит на тыловые позиции.

- Почему из-за одного Фомичева мы должны сидеть за пустым столом?

- Я не буду спорить с каждым коммунаром, - настаивает ДК. - Что вы, маленькие?

С ДК ничего не поделаешь, без его ордера обеда из кухни отряду не отпустят. И члены первого отряда нападают уже на Фомичева:

- Вечно из-за тебя возня!

Фомичев отправляется переодеваться.

К общему удивлению, число таких конфликтов среди коммунаров было очень незначительным. Зато пришлось немало повозиться с рабочими.

В дверях нашего "громкого" клуба - дежурный отряд. Один из дежурящих вежливо заявляет:

- Товарищ, нужно переодеться.

Рабочий принимает все защитные позы и окраски и даже рад случаю повеличаться:

- Как это переодеться? Что ж тут - для господ у вас или для рабочих?

ответ на удивление выразительный:

- Идите переоденьтесь и тогда приходите на киносеанс, - говорит дежурный.

- А если мне не во что переодеться?

Распорядитель прекращает спор и вызывает командира.

Командир - человек бывалый, много видевший, у него неплохая память. Он заявляет бузотеру:

- У вас на чистый костюм денег нет? А на водку у вас есть?

- На какую водку?

Не знаете, на какую? На ту, которую вчера выпили с Петром Ухиным. Возле посетителя уже два-три добровольца из ближайших резервов, самым милым образом кто-то прикасается к его локтям, а перед его носом появляется винтовка молчаливо-официального дневального.

Впрочем, за последнее время таких столкновений почти не бывает. Мы забыли об этих спорах, никому не приходит теперь в голову вступать в пререкания с коммунаром, украшенным какой-нибудь повязкой. Для всех стало законом, что нельзя в зале сидеть в шапке, и если кто-нибудь забудет ее снять, со всех сторон раздаются возгласы: