Юрий Мамлеев - Московский гамбит

Нет ни в какую, никуда не хочет идти! Отождествляет себя с гениальным, вроде под его крылом. А в основе: страх перед небытием - у всех у них. Отсюда и стремление вырваться - в просторы величия, к золотым берегам величия. А! - Ларион махнул рукой и отпил кофеечку. - Слышали, может быть, месяца два назад по Москве голый человек ходил, трезвый, в самом центре, по переулкам, а потом, как на улицу Горького вышел, его и забрали. - Ларион посмотрел на собеседника сквозь свои сверкающие очки. - Вот это, я считаю, был настоящий здоровый человек, это - нормальное поведение, - четко выговаривал Ларион, - потому что такой человек не боится своего безумия, а идет напрямик! Улавливаете символизм?!

Интеллектуал совсем озадачился и только покачивал головой, разводя руками.

- И что же, все их окружение такое? - пробормотал он. - Ведь это большое число людей.

- Все сумасшедшие. Без исключения. Разумеется, с нюансами. С разночтением. И подруги их такие же безумные. Одна Ниночка Сафронова чего стоит. Нарочно устроилась работать в крематорий, хотя с дипломом. Диплом скрыла. Ну, послушайте, разве это нормально, что молодая интересная девчонка, образованная, могла бы любой институт украсить, работает по ночам в крематории сторожем? Вот если бы она с такой психологией повесилась, это было бы нормально, потому что это был бы акт, действие, вызов, нечто героическое. Так нормальные люди и поступают. А она ведь все копит в себе, дрожит, думает, рефлексирует... Больные, глубоко больные люди!

- Это уже что-то невероятное! - ужаснулся интеллектуал. - Но может быть, это легенда такая... о ней...

- А вы думаете, ваши обыватели лучше? - распалялся Ларион. - А, бросьте! Одна только видимость душевного здоровья. Если он полтора литра водки в день может вылакать, это еще не значит, что он психически здоров. Знаем мы таких нормальных. Мой сосед, например, даже не пьет ни капли, кроме чаю, а такое мне в ухо нашептывает... Ого-го! Это знаете ли, феномен. У них просто иная форма безумия, попроще, но поядреней. А если взять иной полюс: популярных знаменитостей, например, артистов, президентов, иностранцев, певцов и циркачей?

Неужели вы думаете, они нормальны?

- Трудно сказать, - робко возразил интеллектуал. - Я не психиатр.

- И напрасно. В наш век каждый обязан быть психиатром. И сумасшедшим и психиатром одновременно. Улавливаете?

И Ларион нарисовал такую картину мира, что интеллектуал тут же заказал бутылку коньяку.

За распитием этой бутылки и кончилось первое знакомство официального представителя с неконформистским.

Некоторые считали самой острой особенностью Лариона его способность вытащить на свет это скрытое, истинное, больное "я" человека, а потом осмеять это "я" и даже окарикатурить его. И чем глубже он проникал в "странное подполье" человека, тем более потом приходилось этому человеку видеть себя на свету. В этом случае иногда доходило до мордобития. Даже собаки недолюбливали Лариона, хотя какое у собак может быть "странное подполье", уверял себя Ларион.

Но иногда он ограничивался относительно добродушными шутками и шаржами.

Так Виктора Пахомова он называл "дорогая пропажа", намекая на пахомовскую "потерю" своего высшего "Я" и на любимую Виктором песенку Вертинского, где были слова "дорогая пропажа". Ларион удивительно метко имитировал все движения и интонации Виктора, и когда Смолин произносил нараспев эти слова: "до-ро-гая про-па-жа", все покатывались со смеху, представляя себе Виктора и его потерянное "Я", как будто вывалившееся из Пахомова, как из мешка. И перед всеми тотчас обнажались самые больные места Виктора; его так и прозвали - "дорогая пропажа".

Где-то это было и неприятно и зло, но удержаться от смеха было трудно. Однако Ларион хмуро уверял, что это не издевательство, а желание помочь; помочь избавиться от личного безумия его обнажением, как бы оно ни было болезненно.

На него часто, конечно, обижались даже за самые "добродушные" его словечки.

Исключением не был и Олег, но Сабуров все-таки сдерживал свой гнев и говорил, что это даже полезно увидеть себя со смешной стороны: действует, как холодный душ. Тем более, от смешного до великого - один шаг, - добавлял он.

Способность Лариона к имитациям такого рода и перевоплощениям была безгранична.

И многие любили видеть других в смешном виде, хотя порой приходилось терпеть, когда речь шла и о них самих. Все это, впрочем, не мешало дружбе, иногда истерической, а если иной раз вносился в нее зло-остренький элемент, то это было не так уж и плохо по последнему-то счету.