Глеб Успенский - Растеряевские типы и сцены

Гость мой вздохнул.

— И съехали!.. Да нешто в первый раз?.. Ну, а как же, позвольте вас спросить, неужто ж за свое кровное-то не заступиться? Ведь это вон и животная какая-нибудь — и та любит свое нарождение? А уж мы-то с женой сами не едим, да им даем!..

"И-и, да сколько я защиты от супруги моей видел, кажется, и пересказать нельзя! Только за ее сердцем и живу. И что только не перемучилась она! Однажды, помню об рождестве, объявляют набор… Военное время было в те поры, на военном положении. Я этого ничего не знаю; приглашают меня к купцу Тюрину — вечерок увеселить. Перекрестился, поблагодарил бога, пошел к нему. Все благополучно. Играю я, так-то, фокусы; очень мною господа довольны, хозяин два рубля серебром дали. Я ничего не знаю, продолжаю свое дело, только подходит ко мне господин Премудров, чиновник. "А тебя, говорит, Капитон, ведь в солдаты…" — "Как так?" говорю… Задрожал я весь, себя не помню. "Я, говорю, вашескородие, одиночка". — "Общество, говорит, определило…" Помутилось у меня в глазах, хочу-хочу фокус показать, пальцы окоченели, язык как палка, ничего не могу! Принужден я объявить: "Так и так, говорю, почтеннейшие господа, не могу далее продолжать. Прошу вас, будьте так добры, извините… По болезни…" Собрал кой-какую механику (это для фокусов надобна она), собрал механику, бегу домой… Рассказал жене. Плачем мы, горюем: как быть, куда деться? Надумали мы к ее брату сходить; говорим, так и так. Жена в ноги. Я за ней.

"Надо нам, говорю, братец, охотника нанять: я жену оставить не могу. Женщина больная, без мужчины ей быть трудно". Начал брат думать; думали, думали, придумали дом заложить. Прошло времени дни с два. Из управы прислан будочник: требуют через полицию в губернское правление… Пошел я тут к одному знакомому попросить: нельзя ли какое-нибудь пособие оказать? — Знакомые купцы говорят: "Не робей, Иванов, выкупим! Пущай, говорят, тебя и забреют, все же тем временем ты подыскивай охотника, мы его окупим; что будет больше сотни — наше!" Порешили мы с жениным братом к закладчику ехать; надо ж на первое-то время, пока с охотником сладить, хоть сколько-нибудь капиталу. Да опять и сто серебром надобно раздобыть. Порешили мы с ним ехать, а денег-то на дорогу ни у него, ни у меня нету. А ехать надо было за четырнадцать верст, в Засеку. Засечный сторож под залог денег дать обещался… Ехать, ехать, — а ехать не с чем. Сейчас жена — самовар по боку, приносит три серебра, зелененькую… Наняли мужика, поехали. К вечеру добрались к закладчику, начинаем разговор: "Так и так, говорит брат, не возьмете ли дом под залог? Дом новый, всего десятый год строен". — "Надо, говорит, поглядеть". — "Да помилуйте, говорит брат, вот купчая здесь, говорит, и прописано, в котором году, и в планте сказано… А ехать ежели угодно, то и ехать можно, только нельзя ли нам сколько-нибудь под залог этого планту и купчей?.. Нам, говорит, завтрашнего числа в присутствие к приему надо, так потребуются деньги…" — "Нет, говорит, надо посмотреть… Я так отроду под бумагу денег не давал"…

"Что ты будешь делать? Поехали обратно. Назавтра мне и лоб забрили! Прихожу домой некрутом! Ах, ваш-скобродие, как в то время сердце мое разрывалось!.. Верите ли?.. Н-но, думаю, все бог! Пошел к этим купцам, что помочь-то собирались мне дать, пошел к ним.

"Вот, говорю, господа купцы, каков я стал!.. — на солдатскую шинель указываю… — Неужто ж не будет у вас никакой защиты?" — "Будет, будет, говорят, Иванов: ищи охотника…" Стала жена рыскать — охотника искать. Я тем временем уж и на перекличку начал ходить и артикул солдатский справлял; приду, бывало, под вечер домой-то, верите ли, как сердце замрет: поглядишь кругом — бедность, а жил бы, не расстался!.. Ей-ей! Подходит время к походу, две недели сроку осталось, подходит время из дому уходить, а охотника нет как нет!.. Наконец того — подыскали! Дешевисть необыкновенная: три дня гулять и пятьдесят серебра при походе… Пошел к этим купцам знакомым, прихожу к одному, говорю: "Нашел охотника!.. Не будет ли от вашей милости, что пообещали?" — "Изволь!" говорит и подает красную… Я говорю: "Что ж это такое? Я, говорю, на одно гулянье сто-то серебром должен исхарчить, где ж, говорю, ваш-скобродие, еще-то добуду?.. Ведь не сегодня-завтра поход!" — "Толкнись, говорит, друг, к другим!.." Пошел я к другим: у одного "деньги не дома"; другой говорит: "я думал, говорит, месяца через два"; третий просит: "подожди!" Нет мне ниоткуда пособия!.. Были десять целковых: охотник пристает с гуляньем, истратил их до копеечки! Где-то, уж господь его знает, женин брат — дай ему господи много лет здравствовать и всякого ему от бога благополучия! — где-то раздобыл он сотенную; сейчас мы охотнику пятьдесят по уговору, и три дня с ним гуляли… И какая у нас с женой радость была в ту пору!.. Радовались мы так-то, однако же подходит время охотника к приему вести, а он и глазом не моргнет. "Как это так? Ты, говорю, деньги взял, уговор был охотой… За это, говорю, и начальство вступится. Силой возьмут да представят в присутствие…" — "Ну это, говорит, навряд!.. Меня, говорит, и по закону в охотники нанимать нельзя: я дьячок! С семейством! У меня семья!.. За меня ты, говорит, сам еще тысячу раз в солдаты пойдешь!.." Стали у чиновников спрашивать — так и есть, нельзя! А подошло время, через два дни поход… Царь небесный! Ревем мы с бабой, как ребята малые: чисто-начисто пропадать приходится… И что ж, вы думаете, вышло? На другой день к вечеру, накануне, значит, быть походу, стало мне легче! Ведь вот чудо-то какое! Легче, легче, и совсем повеселел! "Маша, говорю, сём [2] "Сём я" — то есть: "Ну-ко я", или: "А что если" и т. д. я к господину откупщику схожу, фокусов сыграть, и может быть, между прочим, господь мне поможет…" Дело было на масленицу; надеваю я, для забавы, турецкое чалмо и этакой балахон — туркой наряжаюсь. Смотрит на меня супруга и говорит: "Сём, говорит, Иваныч, я и себе чалмо надену? Может быть, говорит, господин откупщик сжалятся над нами, когда увидят, что муж и жена одним мастерством живут; может, он и не захочет нас, говорит, разлучить!.." — "Матушка моя, говорю: ты в таком таперича положении (она в то время в этаком положении была-с), ты, говорю, в таком положении, для чего тебе натруждать себя?.." — "Ну, говорит, за одно! Либо, говорит, жизнь, либо смерть!.." Надевает она на себя чалмо турецкое, шаль (платок этакой, ковровой-с), шаль эту через плечо, по-цыгански. Пошли!.. Идем, идем, да заплачем оба, в чалмах-то этих! Идут люди, глядят на нас и говорят: "С чего это два турки плачут?" Приходим к откупщику. "Как об вас доложить?" — "Иванов, говорю, с супругой!.." — "Принять!" Входим мы в залу, гости… Страсть гостей!.. Откупщика, Радивон Игнатьича, я знал, и он меня тоже знавал… "А, говорит, ну, делай!" Начинаю я делать фокусы, сердце так и стучит: завтра в солдаты!.. Делаю фокусы, господа смеются, довольны. "А это кто же с тобой?" Радивон-то Игнатьич говорит. "А это-с, говорю, жена моя, супруга…" — "Что же, говорит, и она по этой части может?.." Я молчу. "Можете вы, душенька?" (У жены спрашивает…) "Могу-с", говорит… (Вижу, бе-елая вся!) "Так пройдитесь, говорит, "По улице мостовой"". Маша сейчас голову книзу, руки над головой согнула и поплыла… Да ведь как-с! Откуда это взялось!.. Барышня по фортопьянам ударила, а она плывет, извивается… Ах, замерло у меня сердце! Тут начали господа трепать в ладоши. "Преотлично, кричат, превосходно! еще! еще!.." А она и еще того лучше… Не удержался я: так у меня слезы-то полились, полились, кап, кап… Радивон Игнатьич кричит: "Это что? на масленице-то? У меня в доме?.." Я в ноги! Маша где плясала, тут на колени и повалилась! "Что-что? как-как?" Рассказали мы. "Одна надежда на вашу милость!.. Завтра на войну… жена… дети". — "Не робей, говорит. Вот тебе…" И выносит двести серебром! "Поминай на молитве".