Глеб Успенский: Очерки и рассказы (1862-1866 гг.)

— Бедному человеку! А-а-а?..

— Да-с! Ну, за это я Петьку тоже осчастливил, даже захворал.

— Ну, а девица-то?

— А девица-то вышла вскорости за мастерового. Сказывают, этакий дылда длинный да сухопарый: урод уродом. Но девка ничего; говорит: сойдет! "Хоть лучинка, да мужчинка!"

— Ишь ты ведь…

— Так-то-с. А тем временем ребятишки болтаются, время уходит…

Гость слегка приподнимается на стуле, поправляет полы и садится снова.

— Вот так и мучаешься все!

В комнату входит хозяйка, приземистая женщина в чепчике, закалывая булавкой платок на груди. Она здоровается с гостем и садится в противоположном углу комнаты. В ту же минуту к ней бросается один из множества младенцев, — издали протягивая руки, чтобы ухватиться за платье.

— Вот я сидела в той комнате, — начинает хозяйка, трогаясь на стуле, — так слышала: вы что-то про учителей толковали.

— Д-да-с? — вопросительно произносит гость.

— Вот у нас тоже. Что я вам объясню. Занадобился Гаврюше учитель. Попросили добрых людей — нет ли, мол? Прислали. Покойник Митрий Митрич рекомендовал. Пришел это учитель. "Как, говорим, цена?" — "Да, говорит, четыре целковых" (окромя пищи и фатеры, потому мы учителей у себя помещаем). "Как, говорю, четыре целковых? а? (Хозяйка поднимается со стула и во все продолжение своего рассказа шаг за шагом приближается к гостю.) Как четыре? Да где это такие цены виданы? В коем царстве? говорю: неужто харчи-то ни во что не ставите? Ведь вам, говорю, не подашь гороху? Ведь вам подай щей с мясом, да жаркое, да пятое, да десятое".

— Ноне все так-то не рассчитывают ничего. Что, мол, такое! А поди-ка, отведай, — перерывает гость, посмотрев на хозяина.

— Д-да! — продолжает поглощенная рассказом хозяйка, отгоняя рукой сынишку, который жмется около нее. — "А теперича, говорю, подите-ка, приступитесь к говядине-то. Об огузках мы не говорим — это не наша пища, не по карману; а вот хоть ребрушко или грудинка. Ведь она, говорю, пять копеек фунт! Нынче пять, завтра пять, ан и расход".

— А то как же? Оно по мелочи-то и не видать… — "Окромя того, говорю, чай, сахар…"

— Барыня! а барыня! — раздается из передней — ставить, что ль, пироги-то?

— Постой… "Окромя того, говорю, чай, сахар. Опять и то — прачка… возьмите, говорю, в расчет…"

— Ей-богу, правда, — продолжает плачевно голос из передней: — печка простынет.

— Отстань! Говорю: "Прачка, — ведь она с вас по пятаку за рубаху сдерет. Это, говорю, тоже расход. Как вам, говорю, не грех цену-то такую заломить? Да еще, говорю, середы и пятницы мы по христианству держим, едим рыбное".

— Барыня! — жалобно произносит кухарка.

— "Рыбное. А подите-ка с рублем, говорю, на базар".

— Что ж мне с пирогами-то делать?

— Да поди к ней, — говорит хозяин.

— Сейчас. Говорю: "Ну-ка, с рублем-то подите на рынок да поторгуйте на семерых рыбки"… Сейчас иду, постой!.. "Так вам и дадут по три пискарика на душу. Так-то…" Ну, что там? — заключает хозяйка, направляясь к двери и ведя за руку сына; но сделав два шага, она останавливается и продолжает, обернувшись к гостю боком: — Так я его тогда урезала — страсть! Я говорю: "Этак, говорю, можно на шею сесть бедным людям! Это, говорю, без всякой без совести, простите меня".

— Барыня!

— "Это, говорю, подло, бесчестно, говорю, — четыре целковых".

— Да ну, иди, что ль, к ней, — перебивает муж.

— Пойду; чего тебе?

— Иди; слышь, зовет.

— Ну и пойду.

Супруга замолкает и пристально смотрит на мужа.

— Так вот какое горе, — относится она к гостю. — Пойдем, Миша.

— Да, трудно жить на свете! — замечает гость.

— Трудно!

Немного погодя гость собирается в путь.

— Не хотите ли водочки? — спрашивает хозяин.

— Нет-с, благодарю покорно: не употребляю.

— Давно ли?

— Да вот уж в ту пятницу два месяца будет. Видел я сон один. Весьма зловещий. Проснулся и дал зарок водки не пить. С тех пор вот, слава богу, господь крепит. Иной раз идешь мимо шкапа-то, так те и подмывает, так и подмывает.

— Хе-хе-хе-хе…

— Но креплюсь!

Прощаясь в передней, гость накидывает на одно плечо шинель и, нагнувшись к самому уху хозяина, произносит шопотом:

— Не взыщите. Там на окошечке оставил.

При этом он указывает большим пальцем через плечо.

— О, да напрасно вы… — вяло говорит хозяин.

— Помилуйте-с, как можно!

— Право, напрасно.

— Ничего-с.

И гость натягивает шинель на другое плечо.

— А не слыхали вы, — говорит он громко, нагибаясь за калошами: — будто Чаев купец помер?

— Нет, не слыхал.