Зинаида Гиппиус - Дневники

К годам 1919-1920 Зинаида Николаевна возвращалась несколько раз: в «Возрождении» в декабре 1951 г. (№ 12) и в январе 1951 г. (№ 13) Злобин посмертно напечатал ее рассказ о Польше 1920 г., а в 1951 г. вышла ее посмертная книга «Дмитрий Мережковский», в которой говорится и о военных, и о революционных годах, и о раннем периоде эмиграции. Но это уже не ежедневная, взволнованная, живая речь о событиях, бегущих изо дня в день. Это воспоминания, сведение счетов, список обид. Что касается книги, то там не столько сказано о Д. С., сколько об их общей жизни. Книга обрывается на неконченном абзаце. Последние 15 страниц — бормотанье лунатика, потерявшего связь с действительностью. И речь З. Н. была оборвана смертью, она не рассчитала время, она слишком поздно принялась за книгу, которую давно собиралась написать, и «верные слова», за которые ее так когда-то ценил Брюсов, и которые всю жизнь шли к ней сами собой, теперь не давались ей.

И потому так важно новое издание ее живого, огненного дневника, ее «Синей книги», написанной в доме на Сергиевской. А все то, что было потом набросано, сказано, опубликовано, если и не ушло еще в небытие, то когда-нибудь уйдет под «крыло забвения», о котором она сама написала, не то страшась его, не то ища его, как всегда полная противоречий, как своих собственных, так и своего времени.

Принстон, 1980

H. Берберова

(Синяя книга, страницы оригинала 1929)

Т. — Тата, Татьяна Николаевна Гиппиус, сестра З. Н.

К. Р. — вел. кн. Константин Константинович Романов.

M. — Иван Иванович Манухин, доктор.

Д. В. Дима — Дмитрий Владимирович Философов.

И. Г. — Иосиф Владимирович Гессен, кадет, редактор газеты «Речь».

Ч. — Чхенкели, соц.-демократ, член Гос. Думы.

X. — Илья Исидорович Фондаминский (Бунаков).

Ел. — жена Савинкова, Елена, (предположительно)

Л. — Евгений Ал. Ляцкий, литератор.

К. К. С. — Керенский, Корнилов, Савинков.

X. — видимо тоже доктор Манухин, на этот раз только.

(Черная книжка)

И. И. — доктор Манухин.

Н. В. — Натан Венгров.

З. — Владимир Ананьевич Злобин, секретарь Мережковских.

Т. — Татьяна Николаевна Гиппиус.

Д-ский — Добужинский, М. В.

А-ский — Владимир Николаевич Аргутинский-Долгоруков.

X. — не Фондаминский, который в это время уже был на юге.

Р. — Н. А. Розанель, актриса.

Вера Гл. — Вера Глебовна Савинкова, вторая жена (?) Савинкова.

Т. — Варвара Васильевна Тихонова, жена А. Н. Тихонова.

Комиссар К. — Борис Гитманович Каплун, брат издателя Сумского.

А. В. — Александр Введенский, священник «обновленной» церкви.

«Черная книжка» — лишь сотая часть моего «Петербургского Дневника», моей записи, которую я вела почти непрерывно, со дня объявления войны. Я скажу далее, какая судьба постигла две толстые книги этой записи, доведенной до февраля-марта 1919 года. Сейчас отмечаю лишь то обстоятельство, что их у меня нет. И я должна сказать о них несколько слов прежде, чем дать текст записи последней, касающейся второй половины 1919 года. Правда, этот последний дневник написан несколько иначе, отрывочнее, короткими отметками, иногда без чисел. Но все-таки он — продолжение, и без фактических ссылок на первые тетради он будет непонятен даже внешне.

Наша жизнь, наша среда, моя и Мережковского, и наше положение, в общем, были благоприятны для ведения подобных записей. Коренные жители Петербурга, мы принадлежали к тому широкому кругу русской «интеллигенции», которую, справедливо или нет, называли «совестью и разумом» России. Она же — и это уже конечно справедливо — была единственным «словом» и «голосом» России, немой, притайно-молчащей — самодержавной. После неудавшейся революции 1905 года неудавшейся потому, что самодержавие осталось, — интеллигенция если не усилилась, то расширилась. Раздираемая внутренними несогласиями, она, однако, была объединена общим политическим, очень важным отрицанием: отрицанием самодержавного режима. Русская интеллигенция, — это класс или круг, или слой (все слова не точны), которого не знает буржуазно-демократическая Европа, как не знала она самодержавия. Слой, по сравнению со всей толщей громадной России, очень тонкий; но лишь в нем совершалась кое-какая культурная работа. И он сыграл свою, очень серьезную историческую роль. Я не буду ее определять, я не сужу сейчас русскую интеллигенцию, я просто о ней рассказываю.

Разделения на профессиональные круги в Петербурге почти не было. Деятели самых различных поприщ, — ученые, адвокаты, врачи, литераторы, поэты, — все они так или иначе оказывались причастными политике. Политика, — условия самодержавного режима, — была нашим первым жизненным интересом, ибо каждый русский культурный человек, с какой бы стороны он не подходил к жизни, — и хотел того или не хотел, — непременно сталкивался с политическим вопросом.