Дан Маркович: Следы у моря

Оказывается в подвале много комнат, там можно жить, правда, окошко под потолком, зато рядом в комнате котельная, всегда тепло, даже зимой, так что им неплохо там, и нечего было бабкину квартиру занимать.

Папа говорит, они тоже хотели пожить как люди, воспользовались. Евреев не стало, и многие не евреи тоже уехали, которые были за русских.

Вы все можете объяснить, бабка говорит.

Я не оправдываю, чужое брать никогда нельзя, запомни, Алик.

Вот-вот, а говорят, старая мораль.

Паркета в подвале нет, зато доски отличные, папа говорит.

А ты откуда знаешь, спрашивает мама, ходил, что ли, к ней, опять ты за свое...

Брось, просто знаю, мы им ремонт делали в подвале.

Они не заслужили, воры, бабка против ремонта.

Забудьте, Фанни Львовна, папа отвечает, они не враги, им не больше нашего повезло. А мне - идем, поможешь принести альбомы и все такое, что осталось от прежней жизни у нас.

Удивительный человек, бабка вслед ему говорит, все объяснить может.

Ах, мам, оставь, ему на войне не сладко было.

А мы с папой уже шли в подвал.

Другая жизнь

С первого этажа лесенка вниз под землю, налево коридорчик, узкий, но длинный, и там двери с обеих сторон, в маленьких темных комнатках навалены старые вещи, потом большой зал-котельная, потом комната, где эти люди, которые в бабкиной квартире жили. За дверью у них тихо, наверное, притаились, знают, что мы идем.

А потом еще одна дверца, у папы оказался ключ, мы вошли.

Узкая как щель комната, пол каменный, большими серыми плитками, вдоль двух стен полки деревянные, высоко под потолком окошко, видно, как по улице ходят ноги. Скоро начнут топить, в этом подвале неплохо, папа говорит, давай смотреть, что осталось от нас.

Очень мало осталось, толстая ткань с узорами, от нашей ширмы, в ней завернуто несколько книжек толстых, вот и альбомы... лампа старая керосиновая, картинка... Потом я рассмотрел, не картинка, а деревянная желтая дощечка, грязная, если присмотреться, там вырезаны деревья, люди, папа говорит, сделано ножом, это японская работа, как отчистить, не знаю. Альбомы давай посмотрим здесь.

Может, наверх понесем, там светлей?

Он подумал, нет, сначала посмотрим сами. Чуть-чуть. Положил альбомы на нижнюю полку, поближе к окну, чтобы удобно было смотреть, мы стояли и смотрели.

Это кто, рыжий пузатый?

Папа засмеялся, отец твоей мамы, дедушка, он умер до войны, слава богу, не дожил, он бы не вынес, бабушка сильней.

А это кто?

Мой отец, тоже твой дед, он умер еще раньше, от старости.

А это?

Не узнаешь? Твоя бабушка.

Не может быть, она такая красивая была?

Красивая и капризная, мучила мужа, а он ее любил.

А она кого любила?

Она сыновей любила, и немножко твою маму.

Один мой дядя был толстенький и рыжий, а второй высокий и темный, я впервые увидел, какие они были, странно, что их нет.

А у нас есть наши фотокарточки?

Алик, не было времени сниматься, теперь будем. Ну, что же, не так страшно, пойдем наверх.

Почему страшно?

Он не знал, что ответить, думал.

Понимаешь, другая жизнь была, и кончилась, война все перевернула, а нам надо жить, пореже вспоминать.

Квартира

В квартире мне больше всего понравились окна, из них видна площадка с травой и кустами, через дорогу, а сама дорога узкая и тоже в больших камнях, но не та, на которую выходишь из подъезда. Сначала я не понял, как это, а потом сообразил, наш дом как остров между двух дорог. За площадкой тоже деревянные домики, за ними большие каменные дома, скучные, но это далеко от нас.

Я выглянул в окно, прямо под нами сарайчик, крыша на уровне первого этажа, там уголь для отопления дома, мама говорит. По крыше бегает собачка, гремит жестью, мама спрашивает у папы, неужели та самая? Он плечами пожал, возможно, говорит, для нас вечность прошла, война, а для собаки - четыре года, они могут и больше прожить.

Мама засмеялась, а мы?

И мы... если повезет. Папа тоже засмеялся, а бабка говорит, наконец-то смех в нашем доме, заплакала, но быстро перестала. Значит, собачка та самая? Бабка отвечает - похожа, я бы спросила, только с хозяйкой не хочется дела иметь, она не рада, что мы вернулись.

Мама говорит, ты права, мало кто нам радуется, хотя с немцами им тоже не сладко было.

Можно мне на улицу, я спросил, надоели разговоры.

Сначала поесть... но у нас нет ничего, мама только идет на рынок, мама говорит. Нет, есть хлеб, он мягкий, вкусный, я раньше могла его есть без всего.

Без чего?

Ты разве масла не помнишь, я же покупала.