Дан Маркович - Следы у моря

В этом году он рассказывает нам про древний мир. Он никогда не сидит, когда говорит, ходит и ходит, далеко выбрасывает вперед больную ногу. Он любит говорить про войны, их столько, что ему на каждый день хватило бы, но уроков истории два в неделю.

Они шли лавиной, все сметая на своем пути... - глаза у него разгораются, он ходит все быстрей, руки за спину... Мы сидим с Эдиком как в клетке с тигром, сейчас он схватит наши парты и выкинет в коридор вместе с нами, мы мешаем ему ходить и разговаривать.

И все замирают, слушают и боятся.

Но он постепенно успокаивается, хватает стул, ставит его ближе к окну, берет в руки журнал, он не любит сидеть за столом... и говорит:

Приступим к опросу...

Долго водит длинным пальцем по списку - и все замирают, только не меня, не меня...

Перед праздниками он обходит классы. Распахивается дверь, и еще никого. Потом нога, потом нос, и сам он весь, за ним Полина извивается, вползает, она завуч, повторяет все, что он говорит - "Михал Михалыч сказал, Михал Михалыч распорядился"... подлиза, носик острый, красный, постоянно пятна на лице, "как вы можете, какая у вас культура..."

Костыль останавливается посредине класса и говорит, он всегда одно и то же говорит:

Завтра праздник, демонстрация нашей силы. Кто не с нами, тот против нас.

Папа хмурится, мама молчит, бабка говорит, оденем мальчика потеплей.

Нельзя потеплей, у нас форма, галстук должен быть на виду.

Мы долго стоим на углу, потом перебежками до площади, там надо пройти красиво, махнуть своими вениками, как бабка говорит, прокричать нужные слова, и рысью домой.

А если справку, что болен... папа думает.

Какая справка, хочешь мальчику жизнь испортить, мама говорит.

А бабка молчит, берет большой чайник, ставит меня голым в ванну и поливает почти кипятком, а потом - пей чай, слава богу, теперь через год.

Нет, в мае.

В мае пусть, тепло.

Еще школьные дела

Когда мы приехали, не все было убрано после войны, чтобы пробраться к морю, мы с папой через окопы прыгали. Потом до самой школы почти каждое воскресенье ходили туда. Окопы зарыли, и все-таки некрасиво было, земля болеет после войны, папа говорит, даже трава не растет. А когда я пошел в школу, мы реже стали гулять, то мама болела, то бабка, потом я болел, а папа теперь часто дежурит в больнице по воскресным дням, я ношу ему еду. Он больше не начальник, слава богу, мама говорит. Дай бог, чтобы на этом остановилось, бабка думает. А сам папа об этом не думает, он рад, что теперь простой врач, делаю, чему учили, говорит.

В первом классе мы шли в школу через поле, при немцах люди сажали там картошку. Когда мы переехали в бабкину квартиру, на этом поле запретили сажать, но я видел, люди ходят и что-то ищут, бабка говорит, потихоньку сажают, там у краев кусты, и ботву не видно, если посадить.

Мы шли мимо этого огорода, не совсем заброшенного, потом вдоль высоких заборов, проходили через рынок, между длинными рядами, и долго не могли вырваться из рядов и прилавков, всегда опаздывали.

В школе каждый день что-нибудь новое - кто что принес. Некоторые ребята нас удивляли, вокруг них толпились все остальные. Один, по фамилии Наумов, всегда приносил жмых, кукурузный и подсолнечный, и раздавал кусками, а от самых больших позволял отгрызать, не выпуская из рук, и все прикладывались и отгрызали. "Ну, дай еще, дай..." - и он протягивает желтоватый кусок с черными семечными шелушками.

Другой, его звали Кротов, приносил заклепки - желтые и красные, черные и синие, маленькие, тоненькие, и большие - с толстыми короткими ножками и широкими шляпками. Он менял свои заклепки на фантики. Я всегда удивлялся, откуда у ребят красивые фантики, у нас дома не было таких конфет, бабка иногда приносила подушечки, на них не было бумажек. А заклепки ребята разбивали камнями. Некоторые, маленькие, взрывались сразу, а по другим надо бить долго и сильно, и каждый раз ждешь - вот сейчас она, вот сейчас...

Был еще мальчик, который приносил особенные переводные картинки, он говорил, немецкие, и продавал их за еду. У кого было, давали ему хлеб с колбасой собачья радость или с копченым сыром, эстонским, и он всегда был сыт и доволен.

Мальчик по фамилии Котельников часто приходил с новыми сумками, плоскими, с ремешками через плечо, офицерскими, он говорил. Он их продавал за деньги старшеклассникам. Его звали Котел, голова большая, маленький сморщенный носик, голубые, всегда прищуренные глазки. Однажды он зачем-то полез под парту и долго не вылезал. Сначала мы смеялись над ним, а он молчит, и начал загребать руками грязь на полу и бумажки. Пришлось спуститься к нему, а у него лицо голубое, глаза закатились, и розовая пена вокруг рта. Так было еще несколько раз, а потом он исчез.