Самуил Маршак - Статьи, выступления, заметки, воспоминания

Сейчас, вспоминая это время, они говорят Димитрову:

_"Вы были нашим учителем по чтению газет. Приходя из школы, я прежде всего бросался к газете, так как я боялся, что вас убьют или замучают в тюрьме"_.

Зато какая шумная радость была у ребят, когда газеты сообщили о том, что Георгий Димитров уже в Москве!

Каждый из ребят переживал эту радость по-своему:

У пионера Каменева из Гуляй-Поля "от радости сердце перестало стучать".

У десятилетнего Бориса Курганова из Владимира "сердце от радости забегало".

У кузнецких пионеров "сердце забилось, и по телу пробежала дрожь".

Я думаю, что ребята говорят о своих сердцах всерьез, а не фигурально. Сердца у них действительно в эти минуты бегали, стояли и прыгали.

Как не поверить в искренность писем, если в них рядом с торжественными декларациями можно найти самые простые и наивные признания:

_"Дядя Димитров, когда я прочитал газету, что вы выехали в Москву, я с газетой побежал к своему товарищу, но его не оказалось дома. И по радио передавали, когда вы приехали, но перед этим днем нам кто-то перервал провод"_.

Вот сколько неудач в один день! И товарища дома не было, и провод перервали.

Но разве могут такие мелочи испортить человеку "самые счастливые дни в его жизни"?

Об этих днях лучше всего рассказывают ребята из татарской школы. Они пишут по-восточному, несколько цветисто, зато очень выразительно:

_"Мы, ученики школы села Татаро-Башмаковки, уже три дня ходим в редко бывающем восторге и радости. Иногда, сами забывая, в чем дело, мы задаем друг другу вопрос: почему я чувствую себя веселым? Почему у меня сердце прыгает в какой-то радости? И отвечаем друг другую "И у меня, и у меня!" Тогда кто-нибудь из нас напоминает: "А Димитров?" И начинается пляска с криками: "Приехали, вырвались, герои, молодцы!"_

VII

Какое дело Герингу, Геббельсу, Бюнгеру {2} до того, что думают о них советские школьники? Разве может сколько-нибудь обеспокоить их негодование Лени Хватова, ученика 3-го класса киевской школы, или возмущение Лиды Белоус из 2-го класса краматорской школы?

А между тем и Лида Белоус и Леня Хватов пишут так, как будто выносят приговор по делу Геринга о поджоге рейхстага.

Они обвиняют и оправдывают, утверждают и отрицают.

Вот их приговор по пунктам:

_1. "Тов. Димитров! Вы не дали обвинить германскую компартию в поджоге, не испугались фашистского суда и разоблачили его перед всем миром". {Пионеры завода "Шарикоподшипник", Москва.)

2. "Мы, пионеры, знаем, что компартия и Коминтерн террористическими актами не занимаются. Мы учили это на уроках обществоведения". (Полтава, 17-я школа.)

3. "Тов. Димитров, в споре с Герингом вы неустрашимо U мужественно доказали, что он, а не коммунисты подожгли рейхстаг". (Одесса, 49-я школа.)

4. "Тов. Димитров, на суде вы боролись за хорошую жизнь рабочих, еще вы боролись за революцию". (Тася Хренова, гор. Дмитров.)_

Этот детский приговор окончателен и обжалованию не подлежит.

В сущности, это суд будущего поколения, суд истории.

VIII

Письмо к своему герою - для ребят не частное дело, а важное и ответственное выступление. Они стараются писать как можно лучше, торжественнее и умнее.

В некоторых случаях это приводит их к тому, что они, - подобно многим неопытным ораторам и публицистам, - запутываются в пышной фразе. Но они выбираются из словесного лабиринта, как только заговорят о том, что их тревожит и занимает.

Вот начало одного из таких писем:

_"Многоуважаемые тт. Димитров, Попов и Танев, привет вам от учеников 6-й и 7-й группы Архангельской десятилетней политехнической школы.

Ценны вы для нас в историко-культурном процессе тем, что вы были в тяжелом положении в Германии и боролись за освобождение пролетариата за границей"..._

А вот конец того же письма:

_"Дорогие товарищи Димитров, Попов и Танев, сообщите нам, где делся Тельман {3}, почему его не слышно. Мы за последние дни в газете не встречали его имени. Пожалуйста, сообщите по адресу С. Малороссийская-Архангельская, ученику 6-й группы Каяку Михаилу"_.

Очевидно, судьба Тельмана по-настоящему беспокоит ребят. "Где Тельман? Почему его не слышно?" - такими словами люди говорят обычно о своем пропавшем товарище, о близком родственнике, который давно не шлет о себе вести.

А ведь Тельмана никто из них и в глаза не видел. Нужен был целый год тревог и волнений за судьбу человека, чтобы его незнакомое имя стало звучать, как имя друга.

В письмах ребята много рассказывают о том, как жадно ждали они почтальона с газетой, как бегали к приятелям слушать радио для того, чтобы узнать последнюю судебную новость.