Но в предреволюционной детской сказке от всей характеристики гнома и кобольда только и уцелела острая шапочка.
Сказочные существа сделались безработными, безродными, бездушными и безличными, превратились в блестящие и дешевые вороха елочных украшений. В их пеструю и беспринципную компанию попали заодно и ангелы, которых лавочники и лавочницы наделяли своими чертами - самодовольством и румянцем.
От близкого соседства все персоналки сказок перепутались. Хитрые и злые русалки стали похожи на кротких ангелов, у ангелов выросли стрекозиные крылья, как у эльфов, тролли и гномы начали разносить по домам подарки для добрых детей, как это обычно делал рождественский дед.
Теряя подлинность, сказка вместе с тем теряла и свои бытовые черты, свой ритм и фабулу. В самом приступе к сказке, в первых ее строках не чувствовалось уже того юмора и вкуса, с которыми приступал когда-то к своему повествованию Ганс Христиан Андерсен ("В Китае, как известно, все жители китайцы и сам император китаец"). Исчезла великолепная слаженность эпизодов, которую вы найдете в народной сказке или андерсеновском "Соловье". Да и действия стало маловато.
Я не говорю уже о доморощенных дамских изделиях вроде "Сказок голубой феи" Лидии Чарской.
Такие безличные и бесцветные - несмотря на всю пестроту заемных декораций - сказки не проникали глубоко в память и сердце маленького читателя и только портили его вкус.
Хорошо еще, если в противовес им на детской книжной полке оказывались сказки Пушкина, "Ашик-Кериб" Лермонтова, "Конек-Горбунок" Ершова, "Аленький цветочек"; Аксакова, сказки Льва Толстого, В. М. Гаршина {39}, М. Горького, "Корейские сказки" Н. Г. Гарина-Михайловского {40}, "Аленушкины сказки" Д. Н. Мамина-Сибиряка.
Эти сказки - вместе с "Тысячей и одной ночью" {41}, Андерсеном, Гауфом, Перро {42}, братьями Гримм {43} - обогащали воображение ребенка, открывали ему сказочный мир, в основе которого лежит мир живой и реальный с подлинными и разнообразными характерами героев {В статье "Сказка крылатая и бескрылая" (см. кн. "Воспитание словом", 1964), написанной на основе 4 главы доклада, упоминаются также русские народные сказки, "Алиса в стране чудес" Кэрролла и "Путешествие Нильса на гусях" Лагерлеф.}.
В лучших литературных и народных притчах и сказках была своя тенденция - борьба за справедливость, сочувствие обездоленным, - но эта тенденция никогда не переходила в назойливую назидательность.
Зато многочисленные сказочницы - поставщицы предприимчивых издательств и большинства детских журналов - пропитывали свои сказки от первого до последнего слова густым сиропом морали. Каждое действующее лицо в сказке было у них глашатаем добродетели.
В начале века у нас перевели премированную на одном из конкурсов немецкую сказку Эллы Фон Краузе "Королева - жалость". Она не была лишена известных литературных достоинств. И, однако, даже в такой достаточно квалифицированной сказке водяной и русалки, безбожно забыв свое языческое происхождение, высовываются из воды и, обращаясь к принцессе, убедительно произносят, будто с церковной кафедры: "Люби и страдай, люби и страдай!.."
Это водяной-то и русалки!
Сейчас на Западе авторы детских сказок все больше и больше отказываются от такой примитивной добродетели и постепенно заражаются скептицизмом литературных снобов.
Мне попалась как-то современная английская сказка о "Принцессе, на которой никто не хотел жениться". В этой сказке все навыворот. Принцессу зовут "Prettyflower" - "Прелестный цветок", - а она так безобразна, что люди при встрече поворачиваются к ней спиной и берут в рот кусочек сахару. Страшный дракон в сказке питается... туалетным мылом.
С лордов, кронпринцев и "полукронпринцев" {Слова "кронпринц" и "полукронпринц" автор сказки производит от названий монет - "крона" и "полукрона". (Прим. автора.)}, которые выражают желание сразиться с мыльным чудовищем, король требует залога в тысячу гиней, как требуют с подрядчиков на торгах.
Полное издевательство над сказочными персонажами! Чистейшая пародия на сказку!
Дети, которые будут воспитаны на таких сказках, вряд ли разовьют творческое воображение, способность "талантливо мечтать", о которой говорит Горький.
Но зато они вырастут вполне светскими людьми, обладающими богатым запасом каламбуров и анекдотов и готовыми прикрыть любой компромисс элегантным скептицизмом.
Сейчас среди взрослых на Западе в большом ходу анекдоты с вывернутой наизнанку моралью. Основная схема их такова:
Читать дальше