Владимир Короленко - Том 8. Статьи, рецензии, очерки

Котляревский и Мазепа *

Статья была напечатана в журнале «Русские записки» за 1916 год, кн. 10, в отделе «Случайные заметки» с большими цензурными купюрами и более в печати не появлялась. Печатается здесь по сохранившемуся в архиве писателя типографскому оттиску, в котором все вычеркнутые цензурой места восстановлены автором от руки.

Цензурой было вычеркнуто: на стр. 376–377 — от слов: «Мы лучше создадим новый признак неблагонадежности» до конца абзаца; в следующем абзаце вычеркнуты фразы: «Разумеется, жалоба ничего уже поправить не могла: делегаты разъехались, увозя с собой неумную мораль печального праздника» и «Бывают такие яркие нелепости, которые могут сколько угодно стать фактами, но санкционировать их правовым актом все-таки невозможно»; в этом абзаце вычеркнуто также от слов: «Но… если иным нелепостям трудно придать разумную правовую формулировку» до конца абзаца, причем вместо этого вычерка имеется лишь фраза: «Сенатский указ был оглашен в газетах, и о нем стало широко известно во всей России»; в следующем абзаце вычеркнуто от слов: «С теми же чувствами горечи и осуждения» до конца абзаца; следующий абзац заканчивался словами: «Превосходная тема для фантастической поэмы», все же остальное до конца статьи цензурой было вычеркнуто.

С Украиной Короленко был связан долгими годами жизни: в Житомире и Ровно прошли детские и школьные годы писателя, последние двадцать лет он провел в Полтаве. Украинская тема нашла широкое отражение в творчестве Короленко, в таких произведениях, как «История моего современника», «Слепой музыкант», «Лес шумит», «В дурном обществе», «Судный день» и др.

Украинский язык, устное народное творчество и украинская литература были хорошо известны Короленко. В «Истории моего современника» он говорит о своем большом интересе к произведениям Т. Г. Шевченко в юношеские годы: «Пытаюсь восстановить впечатление, которое молодежь моего поколения получила из своего тогдашнего (правда, неполного) знакомства с самыми распространенными произведениями Шевченко… Это были любовь и восхищение».

В Полтаве Короленко познакомился с классиком украинской литературы Панасом Мирным (псевдоним Рудченко Афанасия Яковлевича); на открытии памятника И. П. Котляревскому в 1903 году состоялось знакомство с M. M. Коцюбинским, и с тех пор между писателями завязалась переписка. В личной библиотеке Короленко сохранилось несколько книг украинского драматурга И. Тобилевича (Карпенко-Карого) с дарственными надписями.

Короленко горячо негодовал против преследования украинского языка и украинской литературы при самодержавии, как это видно из статьи «Котляревский и Мазепа». Пути развития украинской культуры он видел в ее тесной связи и взаимодействии с русской культурой. В письме от 8 сентября 1918 года педагогическому совету открывавшейся в Полтаве новой гимназии Короленко писал: «…Наряду с освободившейся украинской пусть процветает и свободная русская школа, как проявление двух тесно связанных и родственных культур, которым предстоит много великой и благодарной работы. Поле просвещения широко. На нем много места для всех».

Отношение Короленко к украинскому национализму было отрицательным. На упреки украинских националистов Короленко отвечал: «Известным сторонам украинского движения я искренне сочувствую, и, конечно, далек от того, чтобы всю современную украинскую литературу обвинить в ненавистническом национализме или приписывать ей огулом исторический романтизм…

Недавно в „Раде“ была статья, вызванная моей „Историей моего современника“. Автор говорит о каком-то „отречении от национальности“ и притом еще „в сторону наименьшего сопротивления“. Это значит, что автор читал „Историю“ и не захотел увидеть главного: три племенных чувства парализовали друг друга и в конце концов не было ни одного. Потом пришла русская литература и взяла растущую душу себе. Чем? Великороссиянством? Какие пустяки! Нет, именно тем, что влекло в 70-е годы юные кадры и кавказской и украинской молодежи в общерусское движение: широкой демократичностью, отсутствием национализма, широкими формами свободы. „Сторона наименьшего сопротивления“ для меня лично оказалась только Вяткой, Пермью, Якутской областью… Но для других, уже чистейших украинцев, как Лизогубы, Лозинские, Попки — „сторона наименьшего сопротивления“ оказалась виселицей или каторгой. Дело не в том, почему некоторые енки пишут „по российскому“. Иначе не умеют, — вот и все. А вот вопрос: почему целое поколение шло в общерусское движение, которое требовало и давало простор молодому самоотвержению вне национальных рамок, которые поэтому и отрицались…» (Из письма Короленко к X. Д. Алчевской 20 мая 1908 года.)