Василий Аксенов - Вне сезона

Василий Аксенов

Вне сезона

- Ну, скажи, а как ты половинные триоли играешь?

- Как? Вот так... та-да-да-ди-ди... Понял?

- А на три четверти?

- Та-да-да-ди-ди-да-да... Понял?

Такого рода разговоры вот уже полчаса досаждали нам, хотя и не видно было, что за музыканты беседуют. Мы сидели на берегу моря в Сочи в так называемой климатической кабинке, которую здесь каждый желающий может получить за 15 коп. Был конец февраля. Солнце гуляло веселое, море, как говорится, смеялось. Музыканты громко разговаривали о своих триолях и половинных нотах, о каких-то росконцертовских интригах, и в эти основные их темы иной раз сквознячками залетали обрывистые фразы о девчонках, о фирменных вещичках, о каком-то Адике, который все никак не может со своим "арбузом" расстаться, жрет мучное, арбуз отрастил пуда на два, так что даже трудно ему трясти перкаши, популярный нынче ритмический инструмент...

Когда-то, лет пятнадцать назад, я водил дружбу с этим народом и по молодости лет восхищался их сленгом и манерой жить. Конечно, и музыкой их я восхищался, можно сказать, просто жил в музыке тех лет, но времена джазового штурма прошли, исчез из жизни герой моей молодости, я потерял своих музыкантов и вот теперь удивлялся живучести того давнего сленга. Оказывается, они до сих пор говорят "чувак", "кочумай", а себя эти ребята называют "лабухами". Голоса были громкие, уверенные, очень московские.

Между тем мне совсем ни к черту не нужны были ни сами эти шумные соседи, ни наблюдения над ними, ни воспоминания об их предтечах. Со мной рядом была милая женщина Екатерина, и мне больше всего хотелось быть с ней наедине и продолжать тихую юмористическую беседу, легкий такой разговор, вроде бы ни к чему не обязывающий, но на самом деле похожий на ненавязчивую взаимную рекогносцировку, выяснение интересов, вкусов, симпатий.

Мы познакомились вчера случайно, слово за слово зацепились, и вдруг выяснилось, что даже знаем немного друг друга, что где-то в Москве "пересекались". Екатерина была здесь одна, жила в санатории и лечила на Мацесте какую-то свою "старинную болячку", как она выразилась.

- Вот ведь черти какие! Слышите, Екатерина?

Рядом галька гремела, пересыпалась под ногами лабухов. Они там развозились, взялись вроде с понтом играть в футбол, дразнить Адика с его арбузом. Адик этот, оказалось, присутствует.

- Кажется, вашего цеха люди, Дуров? - с милым лукавством спросила Екатерина. - Или приблизительно вашего?

- О, нет! - поспешил возразить я. - Это лабухи, имя им легион, а в моем цехе, наверное, человек пятнадцать, больше не наберется. Раньше нас было больше, но мы вымираем.

- Знаю-знаю, - мило покивала Екатерина. - Я слежу за вашим жанром. Как раз принадлежу к той части населения, которая поддерживает вас своей трудовой копейкой.

- Это с вашей стороны... - начал было я очередную осторожную шутку, но в это время в климатическую кабинку угодил мяч, и я завопил, как последний жлоб: - Кончайте, парни! Что за безобразие!

- Пойдемте отсюда, - предложила Екатерина. - Еще подеретесь с ними. Вижу-вижу, что вы храбрый, но я просто замерзла. Еще болячка моя проснется. Пойдемте, Дуров!

- А что за болячка у вас, Екатерина? Радикулит какой-нибудь?

- В этом роде. Не беспокойтесь.

Я стал сворачивать климатическую кабинку и тогда уже разглядел всю гопу. Их было пятеро. Ничего особенного, обыкновенный биг-бит: длинные усы, джинсы, темные очки - обыкновенная такая "группа" в умеренной цветовой гамме. Трое было тощих, один, вот именно тот Адик, - потолще, а пятый был хоть и старше всех, но сложен отлично, как тренированный теннисист. Парням этим было лет по двадцать пять, один лишь, этот пятый, был значительно старше, и волосы у него были совсем белые, седые кудри до плеч. Сергей. Только мне пришло в голову это имя, как кто-то крикнул: "Пас, Серго!" - и седой красавец побежал через пляж. Как ни странно, я знал когда-то этого альт-саксофониста. Я слушал его несколько раз в кафе "Темп" на Миусах. Да-да, Сергеем его звали. Серго.

Когда мы пошли прочь, они все пятеро смотрели на нас, в первую очередь, конечно, на Екатерину, смущенно пересмеивались и перебрасывались мячом. "Вечно ты, Адик, мешаешь приличным людям кайф ловить," - сказал кто-то из них. "Кайф" на их языке обозначал "удовольствие". Адик был у них, разумеется, козлом отпущения. Потом кто-то из них показал в море, где у края бетонного волнореза подпрыгивал маленький нырок. "Ребята, смотрите, нырок! Доплывешь до нырка? Я... Уши отморозишь! Кто у нас самый основной? Кто доплывет? Серго доплывет! Серго, доплывешь? Пусть Адик плывет на своей подушке!" - и так далее.