Иван Мележ - Пятый день

Туровец познакомил коммунистов с планом прорыва, подробно рассказал каждому о его месте и обязанностях в будущей операции.

Комиссар говорил обо всем этом спокойно, словно речь шла об обычном бое, и так же спокойно и деловито слушали его люди, как будто о ни советовались, перед тем как выйти на косьбу.

Туровец смотрел в лица, внимательные, суровые, и думал: "Не подведут". Нахмуренное, сосредоточенное лицо Сильченко, острые, прищуренные глаза Кривца... Туровец чувствовал, что каждое его слово доходит до них.

- Мы отвечаем не только за себя, - за всех. Мы - коммунисты! Мало быть самому смелым и настойчивым. Зажечь всех, вести их за собой - вот наша задача!

Когда стали расходиться, Туровец подошел к Кривцу.

- Я на тебя, Рыгор, очень надеюсь, потому и место дал погорячей.

- Вижу. По знакомству уделил... За меня, Никифор Павлович, не бойся пока буду жив... После, - он усмехнулся, - не ручаюсь...

...И снова, как и накануне вечером, на лугу дежурило несколько группок партизан. Они должны были разыскать грузы, которые сбросит самолет. Все отряды уже были готовы к походу. А комбриг тревожно и нетерпеливо прислушивался к ночным шумам. Сонно постреливали невдалеке пулеметы, раскатисто ухнули несколько раз пушки. Он беспокоился: "Прилетит или не прилетит?", смотрел в хмурое небо, слушал, как шумит над ним в листьях ветер.

То и дело он зажигал карманный фонарик и подставлял под его свет часы.

Несколько партизан собрались тут же под деревом, тихо разговаривали. Время от времени они, как будто сговорившись, умолкали и прислушивались, но небо молчало. Вдруг кто-то неуверенно ц взволнованно объявил:

- Идет...

Разговор оборвался. Ермаков стал вслушиваться. Он и правда услышал неясный, неуловимый звук, который то возникал, то пропадал. Прошло несколько минут, а звук не усиливался.

- Да это жук гудит! - догадался кто-то.

"А что, если нс прилетит? - Ермаков чувствовал, как сердце его наполняется холодом. - Пойдем на прорыв все. равно.

Хотя так будет тяжелее, много тяжелее".

Он, может быть, в десятый раз перебрал в мыслях все, что сделано для подготовки выступления. Как будто все...

Прошел час, второй, а самолета не было. Ермакову не сиделось. Он то вызывал связных и д&г.ал им поручения, то начинал ходить взад и вперед по поляне, то, чтобы унять тревогу, насвистывал песню.

Только около полуночи Ермаков уловил слабый гул самолета: сначала очень тихий, похожий на шум далекого пчелиного роя, Он постепенно усиливался.

- Идет! Самолет! - зазвучали возбужденные голоса.

Ермаков приказал зажечь огни. Скоро костры пылали по всей поляне.

Самолет приближался, гул перешел в резкий рокот и вдруг оборвался. Выключив мотор, невидимый самолет начал бесшумно приближаться к лугу. Он бросил ракету, и партизаны совсем близко увидели его черную тень. Широкие крылья пронеслись над темным лугом, как вихрь, со свистом и шелестом, и комбриг увидел низко над собой неясные контуры парашюта.

Ермаков сам вместе с тремя партизанами бросился к месту, где опустился парашют, к нему был прикреплен груз. Комбриг нащупал ящики. "Наверно, патроны". Он быстро перерезал стропы, которыми груз был привязан к парашюту, и приказал унести его к штабу.

Мешок был такой тяжелый, что четыре здоровых хлопца едва его подняли. Один из них притворно с натугой закряхтел и сказал удовлетворенно:

- От кабан! Пудов на десять!

- А как верещать будет!

Развернувшись, самолет снова прошел над лугом. Немцы, спохватившись, открыли ему вслед пальбу. Вдогонку полетели разноцветные нитки трассирующих пуль - синие, желтые, белые. Самолет набрал высоту и начал постепенно удаляться, рев его мощных моторов доносился все глуше и глуше.

- Спасибо, спасибо, дружок! - растроганно повторял Ермаков, обращаясь к незнакомому и невидимому летчику.

Ему вспомнилась Москва. Это она пришла к ним па выручку... И как всегда, как только вспомнил Москву, подумал о Сталине.

Может, сам Сталин приказал послать этот самолет?.. Может быть, он знает о них, о боевых делах их партизанской бригады?

Ермаков горел жаждой деятельности.

Ему хотелось распоряжаться, двигаться, командовать.

- Ну как, Мамедов, теперь можно воевать? А, Мамед? - крикнул он весело партизану, который принес мешок с боеприпасами.

- Всегда можно, когда командир приказывает, - рассудительно ответил парень. - Но теперь лучше. Патроны есть, гранаты есть, все есть!

Партизаны сносили мешки в одно место.

Три мешка нашли тут же на полянке, один вытащили из лозового куста. Всего собралось пять узлов. Где-то должно было быть еще два, но их так и не нашли - должно быть, упали в расположение немцев или в лес. Представители отрядов (отряды попрежнему стояли на боевых позициях) нестступно ходили за Ермаковым, следили за каждым движением командира и комиссара, распарывающих мешки, старались помочь в сборе груза. Когда началось распределение боеприпасов, каждый просил для своего отряда побольше, и все одинаково убедительно доказывали свое право на это.