Дмитрий Мирошник - Шальная пуля

И тут я увидел Кольку-Психа. Его глаза были устремлены на мой бутерброд. На мнея он не смотрел - я был ему не интересен. Его рука вынула из кармана и явила мне на открытой ладони блестящее чудо. Это был винтовочный патрон. До этого я видел уже много разных патронов, в основном это были патроны, пролежавшие в земле и под дождем, со следами времени, в пятнах и царапинах. Этот был совершенно новый. Большой, тяжелый, с остроконечной пулей, золотистым манящим блеском и формой, напоминающей миниатюрную статуэтку. Это было произведение искусства.

Спустя много лет, став взрослым и получив интересную профессию, я работал в опытно-конструкторских бюро военизированного министерства и знал, в отличие от многих непосвященных, что, например, самолет, способный достичь высоты 37 километров, где небо уже не синее, а черное - это произведение искусства. Что подводная лодка, способная погрузиться на километровую глубину - это произведение искусства. Что ракета, запущенная с расстояния во много сотен километров и поражающая цель с точностью до нескольких метров это тоже произведение искусства. Поначалу я с удовольствием служил этому искусству. Задачи, которые оно ставило передо мной, бросали вызов моему самолюбию, заставляли напрягать мозги и совершенствоваться. Однако, со временем я стал понимать, что у моего искусства есть очень неприятное название - искусство убивать людей. И хотя я не проектировал снаряды, не точил оружейные стволы и не синтезировал пороха, я все равно служил богу войны, потому что улучшал системы доставки оружия - двигатели боевых самолетов. Поняв это, я охладел к своей работе.

Но тогда в послевоенной Одессе, голодной и полуразрушенной, у меня, дошкольника, в голове было пусто, высоким материям там делать было нечего, и только природное причастие к мужскому началу с его страстью к авантюрам и тягой к неизвестному влекло меня со всей своей коварной силой.

Глаза Кольки не отрывались от моего хлеба. Он подбрасывал свой патрон и ловил его, стараясь зародить во мне желание стать его обладателем. Он мог не делать этого, если бы знал, что рыбка давно в его сетях. Кличку Псих Колька получил за бешенный нрав, который более всего проявлялся в драках. Дпаки были обычным делом не только в нашем дворе. Колька мог схватить камень и швырнуть его тебе в голову, а угомонить его не было никакой возможности. При этом он грязно ругался, а губы его покрывались белой слюной или пеной. Кольке было лет десять, он был гораздо сильнее меня и ему ничего не стоило просто отнять у меня хлеб, но мы стояли у моего подъезда, дело было днем, во дворе были люди, и Колька не хотел шума, а громко кричать я умел хорошо, да и бабушка была еще дома. В общем, мы поняли друг друга.

- Махнемся? - спросил Колька.

- Настоящий? - задал я дурацкий вопрос.

- Ты что, идиот? На капсюль посмотри!

Он торопился, чтобы не дать мне время откусить еще кусок. И, протянув мне свое сокровище, он другой рукой вырвал мой бутерброд, который я уже подносил к раскрытому рту.

Весь мир вокруг меня изменился, как только патрон оказался в моей руке. Я перестал замечать все, что меня окружало, меня охватили новые, неизведанные чувства. Все мальчишки во дворе занимались подрывом боеприпасов, слухи о том, что кто-то раздобыл патрон или гранату, расходились моментально, от желающих принять участие в подрыве не было отбоя, и в этом ничего нового не было. Но на этот раз я решил сделать все сам, без чьей-либо помощи, в одиночку, чтобы не делиться ни с кем запрещенной радостью.

Я знал, что подобные занятия кончаются плохо. Не в том смысле, что осколок или пуля могут лишить тебя жизни - тут у меня по малолетству не было никаких сомнений, что ко мне это не относится и что я буду жить вечно. Реальной угрозой было другое - разглашение коварного замысла. Если он становился известнем взрослым - все, готовь задницу для расправы. И тогда все во дворе будут слышать твои вопли, перемежаемые родительскими назиданиями в такт со свистом ремня по твоему костлявому заду.

Поэтому я зажал патрон в кулаке и держал руку в кармане своих штанов, подальше от чужих глаз. Я еще не знал, что я буду с ним делать, но мне очень хотелось пообщаться с ним теснее, и чтобы этому общению никто не помешал. Разводить костер ради того, чтобы услышать один выстрел, мне показалось хлопотным занятием. Надо было придумать что-то другое. Я бродил по двору, присматривая место, где можно было спокойно заняться моим гнусным делом. Более всего для этого подходил задний двор нашего флигеля, у развалки. Это был непроходной двор с забором из ракушечника и одиноким абрикосовым деревом.