Владимир Даль: Займы

Костромин надел сюртук, взял фуражку, вышел на улицу и отправился прямо к одному крестьянину, о котором он на днях слышал. Удостоверившись на месте, что в семье, где числилось семь душ, был один только работник, потому что один был отдан в рекруты, другой помер, третий калека и сидел сиднем на печи, четвертому минуло семьдесят лет, а пятому и шестому было по пяти и по шести лет от роду, удостоверившись также, что единственный работник и хозяин двора этого был мужик довольно порядочный, потерявшийся только от удручавших его несчастных обстоятельств, Костромин тотчас же распорядился: заплатил за него по мелочам целковых десять долгу, внес за него столько же подушных и недоимочных по земским повинностям, выкупил недавно проданную им последнюю коровку и купил ему еще дешевенькую крестьянскую лошадку… "Я знаю,-- говорил он,-- что по мнению опытных хозяев так делать не должно и что по мнению их подобные несоразмерные подарки мужику впрок не пойдут. Посмотрим, пропадать деньжонкам моим, так пусть же они пропадают таким образом, а не за беспутными гуляками". Крестьянин при таком неожиданном перевороте ровно одурел: он плакал и смеялся, ходил следом за благодетелем своим, кланялся и носил шапку свою, как пугало, на кулаке. Баба его, женщина еще молодая, но изнуренная, не могла доискаться слова, она только крестилась и кланялась каждый раз, когда нежданный благодетель проходил мимо нее или приближался. Костромину самому смешно было, если он среди распоряжений своих вспоминал, по какому поводу он внезапно сделался ревностным покровителем несчастных. "Успокойтесь, друзья мои,-- думал он.-- Это, к сожалению, ненадолго, бумажник мой скоро опустеет, а то, что было в нем, накопилось в течение нескольких лет. Я думал, что оно пригодится мне, если б я вздумал съездить в отпуск или когда б я… когда б я вздумал жениться, но это все, как я вижу, одни мечты, год за годом уходит, добрые товарищи меня обирают. Не дать, так и не жить с ними, а лучше пусть нечего будет раздавать, так на сердце станет спокойнее".

– - Не знаешь ли ты,-- спросил он мужика,-- нет ли тут где по соседству такого ж бедняка, как ты? Да чтоб непьющий был мужик и работящий -- понимаешь? Такого, который обнищал от беды, от напасти, а не по своей оплошности?

Крестьянин повторял: "Понимаю, как же?",-- а между тем смеялся сквозь слезы как дурачок и повертывал шапку свою на кулаке. На этот раз хозяйка его скорее опомнилась и дала толковый ответ: "Есть, батюшка, как не быть! Богатых-то не больно много, а этакие есть. Вот в Сосницах за горой добрый мужик есть, Андреем зовут, такой же горемыка, сердечный, как и мы вот до тебя были, да еще и лошадку украли у него мошенники -- так пропал совсем, вот хоть живому в могилу ложиться".

Костромин пошел домой, велел оседлать коня, поехал в Сосницы и отыскал Андрея. Разузнав и тут все, что было ему нужно, он вытряс запасной бумажник свой до самой подкладки. Весело улыбнулся он, когда увидел это и убедился, что на этот раз, по крайней мере, пришел конец его страданиям. Он и этого крестьянина также выкупил из беды, купил ему тут же лошадь, новый сошник, тулуп и сермягу. Затем он легко взвился на лошадь и без оглядки пустился крупной рысью из сельца, объехав вокруг леса, посмотрел на озеро, где бабы бродили бреднем и прятались от нежданого и незваного зрителя в тростник, потом поворотил домой и в самом веселом и беспамятном расположении сел у окна с трубкою и со стаканом чаю.

Не прошло двух недель, как офицеры собрались у одного из товарищей, где был и Костромин. Занимались по обыкновению напущением друг на друга пятидесяти двух разбойников, у одного из них (не из разбойников, то есть, а из числа хозяев их) был сделан самый верный расчет и следовало убить семерку, но она обманула, не далась, и проигравший с отчаянным исступлением ударил себя в лоб…

– - Быть не может! Нет, не может быть! -- закричал он, подумав немного и поверив в безумии своем какой-то бессмысленный расчет, по которому он бил наверняка.-- Быть не может, семерка должна мне воротить все. Атанде, господа!

Он вскочил и оглядывался, у кого бы занять рублей двадцать пять для ставки наверняка:

– - Костромин, дай ради бога! Не откажи. Клянусь…

– - У меня, брат, нет ниже зелененькой, я и сам до жалованья сижу без оных.

– - Да дай же, братец, пожалуйста! -- продолжал тот с таким негодованием, будто сам отбивался силою от какого-нибудь докучливого нахала.-- Дай, пожалуйста, ты видишь, что тут было верное, семерка даст соника -- небось, твое не пропадет, я отвечаю!