Валерия Нарбикова - Рановесие света дневных и ночных звезд

- Давай уйдем, - сказала Сана.

- Уже скоро ночь.

- Ну и что.

- Куда?

- Все равно, только не здесь.

- Ложись, мы же здесь будем только ночевать, а так будем уходить.

- Ну давай уйдем!

- У нас денег нет.

- А мы отнимем наши деньги и убежим.

- Будет то же самое.

- Но ведь правда это ужасно?

- Правда.

- Ты спишь?

- Сплю.

- Зачем мы сюда приехали?

- Ты захотела.

- А зачем я захотела?

- Не знаю. Ты ушла ночью и поехала на вокзал, чтобы купить билеты, чтобы уехать...

Харон, Яга, инвалид - имя им легион - такси, пиво - это и есть растянувшаяся до безобразия минута прощания с Отматфеяном. Вся безобразная сторона разлуки: "Девушка, вам не пора?" - "А поди ты к черту!" материализовалась, воплотившись в сидячий вагон, в орущее радио, в сортир с покойниками. Можно ли так жутко друг друга обожать? Значит, нужно обожать и все, что материализовалось в виде разлуки, как-то: старика со старушкой, клопов, "ты спишь? кажется, здесь клопы". - "..." - "что значит какие? меня укусил!", фотографии на стенах, Лисий нос или, как его, Носий лис, запах в туалете, все-все это дерьмо...

Между кроватями был проход, как в поезде, но не было тряски. Тряска была в поезде, на котором удирал Отматфеян под предлогом обмена опытом среди самодеятельных театров. Купе было на двоих, хотя лучше бы на троих, втроем было бы легче и со спектаклем и вообще. Сели друг против друга. "Другом" Отматфеяна был Чящяжышын. Он подсуетился: достал колбасу, хлеб, бутылку вина и водку. Чящяжышын резал, Отматфеян наливал. Они выпили, и Чящяжышин сказал:

- Слушай, не хочешь заработать две с половиной тыщи?

- Не хочу, - Отматфеян вытащил изо рта прозрачную полиэтиленовую ленточку, - колбасу не почистили...

- Почему не хочешь?

- Сил нет.

- А ничего от тебя такого и не требуется. Ты только должен заплатить в сберегательную кассу десять рублей, послать их по тому адресу, который я тебе скажу, отдать мне квитанцию и найти еще двух человек, которые тоже заплатят по десять рублей и уже тебе отдадут квитанции.

- Я что-то про это слышал. Наливай.

- И все! - Чящяжышын поднял свой стакан и бутылку. - дальше ты запасаешься терпением и ждешь. А через полтора месяца получаешь две с половиной тыщи.

- Здорово придумано! - Отматфеян взял у него бутылку и сам налил. - На меня будут работать двести пятьдесят человек, скидываться по червонцу, только тогда две с половиной тыщи.

- Совершенно верно, сначала ты обеспечиваешь цепочку, потом цепочка обеспечивает тебя. Все честно!

- Погоди ты, где играют, в городе, в стране?

- Какая тебе разница, в городе, в стране, - Чящяжышын даже перестал пить.

- Разница есть. Если в городе, детишек, старушек не считаем, играет, допустим, три миллиона, - Отматфеян отставил стакан, взял карандаш и кусок бумаги, - из трех миллионов выигрывает только каждый двухсот пятидесятый...

- Ну что за математика, все построено на честности.

- Здесь честность построена на математике: из двухсот пятидесяти честных выигрывает только один честный, а из трех миллионов честных выигрывает "X" честных, - Отматфеян увлеченно считал, - "X" равен двенадцати тысячам счастливцев.

- Ты посчитал?

- Вот, посмотри, - Отматфеян показал бумажку.

- Так это потрясающе, - просто затрясся Чящяжышын, - двенадцать тысяч счастливцев!

- И два миллиона с остальными тыщами несчастных дураков, - Отматфеян очистил и съел кусок колбасы. Чящяжышын совсем не ел.

- Так ты не хочешь быть счастливцем или не хочешь остаться в дураках?

- Ты что, серьезно?

- Отвечай, я тебя спрашиваю! Ты почему ограничился городом? Игра должна охватить страну, земной шар!

- Да хоть вселенную, процент выигрыша постоянный - 0,4. - Отматфеян пододвинул Чящяжышыну бумажку, но тот и не смотрел.

- Отвечай, ты почему считаешь, что я вру? - он налил себе вина и хлопнул один.

- А тут еще теория относительности, - спокойно допивал свое Отматфеян, кто-то заболел и не оплатил, кто-то родил и не оплатил.

- Это исключено! Твоя теория относительности возможна только при демократии, понял, а при диктатуре никакой относительности быть не может!

- Ты что орешь? - Отматфеян, наконец, посмотрел на него в упор: прозрачные волосики прилипли к щекам, щеки разрумянились, с усов капало красное вино.

- Ты понял, - орал Чящяжышын, - сказано, значит, надо заплатить и передать следующим двум, и они должны заплатить и предъявить квитанции!

- Да пошел ты, - ему стало то ли противно, то ли он писать захотел.

Сортир был заперт. Он подождал, никто не выходил. Он подергал, никто не ответил.