Федор Крюков: Душа одна

— Ишь хозяин вот какой остался, — мысленно упрекнула кого-то далекого и неведомого Марина. — А мать через пупок не перегнется, не ныне-завтра родит…

И опять нашла глазами фигуру в гимнастерке без пояса. Далеко уже она — как будто на одном месте топчется. Вот скоро подымется к кургану и утонет за сизой чертой его. Уйдет ли с ней и то трепетное, волнующее страхом и надеждой, робкой радостью и мукой, что осталось в ее сердце от этой встречи? То смутное, чуть уловимое веяние родного, что, как сухой пучок мяты напоминает красное лето, всю наполнило ее живым образом сына? Ах, каждую ночь снится он ей, хворенький, ушибленный, ищущий скорбными глазами ее, мать родимую, — и крепко прижимает она его к трепещущему сердцу, и всю силу порыва материнского хочет перелить в него, исцелить раны его больные, остановить кровь горячую… А проснется — нет никого: был и ушел сыпок… Лишь молотами стучит взволнованное сердце… И нет меры тоске ее материнской…

О, если бы когда-нибудь увидать ей своего Пашутку — вот так, в гимнастерке без пояса, в стоптанных сапогах, в смятой фуражке, — как бы бросилась она к нему навстречу!.. Взглянуть бы раз единый и — хоть умереть тогда…

Рассказала она Агапу о своей встрече с казаком — служивым из 20-го полка. Больше всего повторяла, что речь была у Пашутки веселая, значит — не так труден был, чтобы помереть. Агап слушал напряженно, кивал головой, соглашался. За одно лишь попрекнул, не спросила о лошади, что с ней, — в полку ли? при обозе ли? или погибла?..

— Сказано: баба… так вы бабы и есть! — махнул он рукой…

Николай Некрасов