Федор Крюков - В углу

Когда-то — и не очень даже давно — люди, среди которых я сейчас живу, говорили о себе так:

— Мы какие народы? Степные мы народы, безграмотные… навоз в человечьей шкуре… Живем — быкам хвосты крутим, как жуки в земле копаемся, — где нам с другими народами равняться? Китайцы и то вот свою династию сдвинули, а мы ни о чем таком нисколько не понимаем. Наша жизнь — в одном: казак работает на быка, бык — на казака, и оба они — два дурака…

Может быть, в этом наружном самоуничижении было больше наивного лукавства, чем искренности, но характеристика бытового круга была близка к истине: люди были непритязательные, смирные, трудолюбивые, в меру зажиточные. Налаженным порядком работали, плодились, наполняли землю, орошали ее трудовым потом, жили крепким порядком, тихо и ровно. И даже после февральского переворота — долго мне так казалось — не было на всем широком русском просторе угла более безмятежного, чем моя родная станица. Спряталась она в сторонку от железных дорог и политических «деятелей» с их социальными экспериментами и осталась верной старым навыкам и обетам.

Но к годовщине «бескровной» нашей революции мутная волна революционного гвалта и беснования докатилась и сюда, в безвестный закоулок, изрядно равнодушный ко всем переворотам. На гребне ее принеслись обрывки, обломки, сор, грязь, разная мерзость. Все это лавиной засыпало тихую жизнь. Испытанные устои мирно-трудового порядка несомненно дрогнули…

Представление об отечестве здесь всегда было довольно смутное. Имелась соответствующая словесность насчет долга присяги, но, нечего греха таить, практика этого долга ущерблялась шкурными соображениями при всякой возможности. Нельзя сказать, чтобы не было в сердцах печали о судьбах родной страны, но было непобедимое, фатальное равнодушие ко всяким переменам на верху государственной жизни: не наше, мол, дело…

В дни громкой славы Керенского перекидывались равнодушными словами о Керенском:

— Брезендент [1] Брезендент — искажение слова «президент», где оказываются контаминированы еще и «брезент» с «претендентом». мудрый, а на деньгах вот скутляшился: бутылочные ярлыки, а не деньги, никакой видимости в них нет, никому не всучишь…

И когда свалился Керенский, не жалели. Говорили даже, что хуже не будет — дошли до точки. Но не очень много дней прошло — оказалось, что может быть и хуже: пошли слухи о каких-то большевиках. Слухи смутные, путаные, сбивающие с толку: что это за люди, в какую сторону гнут, — никто доподлинно рассказать не расскажет. Опасаться ли их пришествия или ждать их и приветствовать как дорогих гостей?

— В свои земли вщемить лапу не дадим никому… — решительно говорили старики.

— А портной Мыльцев собирается весной пахать. Сам, собственной губой, брехал.

— Пущай в свою Щацкую губернию едет и пашет, его земля там… А тут мы ему такую нарезку покажем!

— Ну, рассчитывает, что ему тут пай нарежут. — Я, говорит, большевик…

— Морду и большевику поколупаем!

Были под боком большевики — в Царицыне. Многочисленные наши спекулянты, ездившие туда за керосином, ситцами и кожей, отзывались о них вполне одобрительно: керосину дают, сахару дают, даже белого хлеба дают — очень обходительные с простым народом.

— Буржевиков не любят, нечего говорить, а нашего брата приветствуют за милую душу… Нажить дают: карасин по шести рублей пуд отпускают… «Товарищи, товарищи»…

— А вы тут по целковому за фунт продаете? «То-ва-ри-щи!».

— А иначе как же? Пока довезешь, сколько раз смерть в глаза увидишь… Поди-ка…

В итоге по отношению к большевикам и прочим борющимся партиям наш угол занял ту своеобразную нейтральную позицию, которой казачество держалось с неизменным постоянством во все трудные моменты, переживаемые Русью, как триста лет назад, так и ныне. Помню, в Азербайджане один перс на мой вопрос, по душам, на какую сторону станет Персия в войне России с Турцией, подумав, ответил:

— Какой чашка весов будет самый чижолий, на тот мы и сядем…

Вот это выжидательное посматривание на стрелку весов бессознательно прочно усвоено в политической практике и моими станичниками. При выборах в Учредительное Собрание они очень дружно голосовали за казачий список, т. е. за Каледина [2] А.М. Каледин (1861–1918) — один из главных руководителей белоказачьего движения на Дону в Гражданскую войну, генерал от кавалерии (1916). С июня 1917 войсковой атаман Донского казачьего войска. 25.10 — 7.11.1917 Каледин возглавил вооруженное выступление, после краха которого сложил полномочия атамана. Застрелился 29 января 1918.