Вячеслав Пьецух - Четвертый Рим

- Я вполне согласен с теорией обострения классовой борьбы, - сообщил Грачев, - но при чем здесь я?

- А при том, что ее логика не считается с мелкобуржуазными понятиями о личности, праве, справедливости, здравом смысле. При том, что логика классовой борьбы все подминает под себя во имя высшей, конечной цели: человеческие желания, правду, неправду, родственные отношения, былые заслуги, кстати, и, уж во всяком случае, неразоружившегося врага.

- Все это так, - стоял на своем Грачев, - но ведь я-то ни сном ни духом не противостоял генеральной линии, ведь я стопроцентно разделяю платформу большевиков!

- А это неважно.

- Как так неважно?!

- А так - неважно. Ведь, скажем, смерти неважно, хороший ты человек или подлец, она просто приходит и забирает тебя к себе. Так и классовая борьба: если ей нужно, чтобы ты пострадал ради освобождения пролетариев всей планеты, то ты, безусловно, пострадаешь, будь ты хоть командармом, хоть партийцем со второго года. И я приму эту муку, если потребуется партии большевиков, несмотря на то, что я коммунист до мозга костей, да и всякий примет, поскольку интересы мировой революции не идут ни в какое сравнение с отдельно взятой житейской драмой. Так вот сегодня партии надо, чтобы ты выступил как вредитель в сфере кооперации, чтобы ты, положим, изо дня в день сыпал туберкулезные палочки в цельное молоко.

Грачев схватился за голову и сказал:

- Вот этого я никак не могу понять! Зачем партии нужно, чтобы я отравлял продукты питания, ну зачем?!

- Затем, что в переходный период нам требуется жесткая, могущественная власть, иначе мировой капитализм нас задавит и разотрет. Ведь русский народ - мямля, размазня, да еще у него руки приделаны кое-как, и поэтому наш народ надо постоянно держать в намагниченном состоянии, то есть в ежовых рукавицах надо его держать, чтобы он - покуда не перекуется на новый лад - мог бы полноценно трудиться и, если потребуется, отстоять завоевания великого Октября. А для этого необходимо воспитывать в людях бдительность, объединить их чувством опасности перед лицом недремлющего врага. Вот почему большевики проводят такую линию: профилактический осмотр партийных рядов, нейтрализация потенциального противника, железная дисциплина во всех сферах жизни, вплоть до применения высшей меры социальной защиты, плюс, так сказать, нагнетание международной и внутренней обстановки. В результате мы имеем жесткую и могущественную власть, насущность которой отлично понимают сознательные рабочие и крестьяне, ибо только такая власть способна противостоять капиталистическому окружению и привести страну к намеченным рубежам... Вот если бы мы в Англии какой жили, тогда другое дело, тогда бы установка была помягче, а то ведь у нас в Союзе каждый второй не может фамилию подписать, спились все к чертовой матери, вор на воре, да еще каждый мало-мальски грамотный человек сам себе Иисус Христос!..

- Да, я это понимаю, - сказал Грачев.

- А раз понимаешь, то давай подписывай, что ты сыпал туберкулезные палочки в цельное молоко.

- Я только сомневаюсь, что туберкулезные палочки можно сыпать...

- Ты, Грачев, не умничай, а подписывай, что тебе говорят, - строго сказал Александров-Агентов и подвинул в сторону подследственного исписанный лист бумаги. - Тем более что перед партией совершенно безгрешных нет. Или ты обручальное кольцо таскаешь, или антисоветские анекдоты слышал, да не донес, или у тебя жена путается черт-те с кем...

Грачев спросил с каким-то гибельно-торжественным выражением:

- Так ты полагаешь, что моя подпись объективно сыграет в пользу пролетариата?

- Это даже можешь не сомневаться, - сказал ему Александров-Агентов.

- Ну тогда ладно, - сказал Грачев и вдруг чему-то нервным образом ухмыльнулся.

После того как конвойный увел подследственного назад в камеру, Александров-Агентов принялся названивать в Кремль одному знакомому мужику. Когда на том конце провода взяли трубку, он как-то доверительно, вполголоса сообщил, что сейчас подошлет с порученцем одну бумагу и хорошо было бы сделать так, чтобы эта бумага дошла до Бати.

5

Бажанов проснулся около обеденного времени, так как накануне он проработал с Хозяином до утра; проснулся он в Кремле, на кожаном диване, в помещении охраны третьего этажа. Первым делом он умылся из бачка с кипяченой водой, потом спустился в буфет, где выпил стакан крепкого чаю и съел бутерброд с жареной колбасой, а затем уже отправился в свою рабочую комнатку и принялся за бумаги. Вернее, он не сразу принялся за бумаги, а несколько минут приходил в себя, тупо глядя на чернильный прибор, который изображал три разновеликие бочки, куда наливались красные, черные и фиолетовые чернила.