Вячеслав Пьецух - Поэт и замарашка

Минуту спустя Николая очаровало в Соне еще и то, что ломаться она не стала, это было бы особенно противно ввиду предопределенности ее согласия принять дар, а сразу взялась помогать поэту разбивать комнату на квадраты, каковая операция далась им даже весело и легко.

Где-то неподалеку стреляли, то дробно, как дятел стучит по стволу сосны, то неравномерно и ухающе, похоже на приближающуюся грозу.

Поскольку подобных звуков не слыхали в Первопрестольной с осени сорок первого года и они были непонятны для новоявленных москвичей, Махоркин с Посиделкиной не обратили никакого внимания на пальбу. Или от того не обратили внимания на пальбу, что были слишком заняты разбивкой комнаты на квадраты, и от этого дурацкого занятия им было весело и легко.

3

Тем временем в комнате направо, как войдешь в квартиру, где жил Махоркин, темной и совсем маленькой, в одно окошко, упиравшееся в глухую стену соседнего дома, заседали братья Серебряковы, Саша и Антоша, и хозяин комнаты прапорщик Бегунок. Саша учился в институте тонкой химической технологии, Антоша ничего не делал, прапорщик служил в охране диверсионной школы в Балашихе, хотя отец его был видный военный медик и генерал. Молодые люди сидели за небольшим овальным столом, играли в преферанс без болвана и пили пиво. Трех человек для этой комнатки оказалось так избыточно много, что тут было не продохнуть.

Антоша Серебряков задумчиво говорил:

- Если мы теперь, именно не позднее завтрашнего вечера, не отважимся на это дело, то мы на него не отважимся никогда. Объясняю почему: потому что в центре города сейчас полная анархия и потому что ментам в сложившихся условиях не до нас.

- И все равно, - сказал прапорщик Бегунок, - нужно так организовать мероприятие, чтобы дело стопроцентно не сорвалось. То, что коммунисты разогнали ментуру, - это, конечно, хорошо, но тем не менее нужно провести дополнительную рекогносцировку, окончательно развести роли, трижды перепроверить амуницию... Скажу раз!

- Скажу два! - отозвался Антоша Серебряков. - Зачем, спрашивается, нужна дополнительная рекогносцировка, если мы и без того знаем: товар на витринах, деньги в кассе, за прилавком две девицы, едва достигшие половой зрелости, у дверей охранник-молокосос. Я бы как раз уделил основное внимание психологической стороне дела. Чего уж там лицемерить - мы с вами все-таки любители, самодеятельность, а не то что по-настоящему отвязанный элемент. Поэтому для нас страшно важно прийти к какому-то психологическому пункту, например к абсолютной уверенности в том, что мы магазин возьмем, и тогда мы точно его возьмем!

Бегунок сказал:

- На самом деле к этому пункту очень легко прийти. Нужно просто кого-нибудь застрелить. Вот как войдем в магазин, пускай Сашка сразу убьет охранника... ну, или я убью, или ты, Антон, и моментально настанет пункт! Говорю три!

- Я пас.

- Семь бубен. Так вот, господа преферансисты, человека убить, скажу я вам, - это такой поворотный пункт, что вы и представить себе не можете. Это как жизнь сначала, как будто ты уже не прапорщик, а высшее существо!

- Не знаю, не знаю... - сказал Саша Серебряков. - Что-то мне все это не нравится, что-то мне в связи с этим делом как-то не по себе...

- А что тебя конкретно смущает?! - накинулся на него брат. - Может, тебя смущает моральная сторона дела, так я тебе сейчас эту сторону разъясню!..

- Ну разъясни...

- Разъясняю: кисейная барышня, дурак!

С досады на брата Антона Серебряков Саша поднялся со своего стула, чтобы пройтись по комнате, но из-за тесноты этого нельзя было сделать, и он, больно ударившись об угол крашеной посудной полочки, снова сел.

- Ты вникни, дурья башка, в текущий исторический момент: сейчас воруют все - так время повелевает - и всё, что только можно уворовать. Ну, настал такой переломный момент, когда все пошло к черту, когда милиционеров на улицах бьют, министров за людей не считают и совсем другая пошла мораль. Это как в 1917 году, когда весь наш народ поднялся грабить награбленное и действовал, заметь, совершенно в русле исторического процесса. Одним словом, если диалектика требует родину защищать, то нужно родину защищать, а если диалектика позволяет семь раз на дню рубашки менять - нужно менять рубашку семь раз на дню.

- То рубашки менять, - неуверенно сказал Саша, - а то застрелить охранника на дверях, который еще к тому же молокосос...

Видимо, эта перспектива так серьезно пугала Сашу Серебрякова, что по его хорошему лицу пробежала тень. Вообще лица у всех троих были хорошие, то есть открытые, правильные и какие-то незамутненные, точно за ними не подразумевалось ни кое-какого опыта, ни позиции, ни пороков, ни добродетелей - просто славные славянские мордочки, которые не выражали решительно ничего. Надо полагать, русская нация в последние годы перешла какой-то важный биологический рубеж и, может быть, количество покоя вылилось в новое физиономическое качество, для которого характерны непроницаемые правильные черты.