Виктор Панов - Мамки

Прошли годы. Я был оправдан "за отсутствием состава преступления", восстановлен в Союзе писателей.

Однажды, вернувшись из командировки, отстукивал на машинке очерк. Телефонный звонок.

- Вы ошиблись, - ответил я в трубку. - Что? Да. Какая Луиза?

Сел к машинке. Снова звонок.

- Луиза Кремер? Дети? Как же не помнить! Вы - откуда?

Она звонила мне из отдела кадров Союза писателей. Нахлынуло прошлое. Больница, врач Наталья Максимовна, няня Шура, горластые мамки, конвой и больные младенцы...

В прихожей Луиза заменила ботинки тапочками, вынутыми из своей сумки, и следом за мной прошла на кухню.

- Чайку попьем, - сказал я, - там этого удовольствия не бывало.

- Сперва не хотели давать ваш телефон, а потом все-таки уговорила.

Она села за стол лицом к окну. Заметна седина в густой шапке волос. Исхудалые щеки. Два металлических зуба. Глаза грустные.

Помешивая сахар ложечкой в стакане с крепкой заваркой, Луиза, не торопясь, рассказывала о том, как освободилась и ей в захудалом городишке не давали паспорт. Живи в деревне. А как жить? В лагере утром получишь хлеб, три раза в день горячее. Постель. Последний год была медицинской сестрой при враче. Даже и в режимном женском лагере терпимо жилось, а освободилась...

- Коров пасла. Едва доверили.

Мне припомнился маленький Филипп фон Цезен, однако сразу не решался заговорить о нем.

- Приезжаю в село на родную улицу, - вспоминала она. - Домик наш занят. У соседей отцовское письмо. Разыскивает маму, детей. Я - самолетом к отцу. Его из армии отправили в трудовой лагерь, из лагеря - на поселение в Сибирь. Богатый колхоз. Отец восстановлен в партии, начальство в деревне. Не женился, но и нельзя назвать холостым. Домик. Сад, огород. Хозяйка вежливая, бухгалтер. Немка из высланных. Отдохнула бы я там на отличном питании, да что-то не пожилось. А маму и сестру я нашла просто. Попадает на глаза моей сестре статья в "Комсомольской правде" - похвалили за высокие урожаи Якова Кремера. Не отец ли? На письмо фатер телеграммой откликнулся. Он - Алтай, а мама - Омская область. Привез маме денег, продуктов мешок. Как они там неделю прожили - не знаю. Только не позвал отец маму в свой колхоз.

- Ну а Филипп? - спросил я наконец.

- С Филиппом я расставалась тяжко. К трем годам окреп на сельхозе. Куда его девать, если мать отбывает срок за измену родине? Он был единственной радостью моей. - Луиза нахмурилась, платком коснулась глаз. Нашлись два Филиппа в детских домах. Черноглазые! Я бы своего светло-голубые глаза - из сотни узнала. Ему пошел четырнадцатый. Лагерные детские дома - тайна, а в обычных документы слабо хранят. Продолжаю разыскивать, приехала справки раздобыть.

- А отец его?

- Писала и в Берлин, и в Лейпциг, это теперь Демократическая Республика... Или в другой стране он, или, как у нас говорится, пропал без вести.