Вера Панова - Кружилиха

От первого и второго мужа у Марийки не было детей, она уж думала, что никогда и не будет. И вдруг ей показалось, что она забеременела!

- Семочка, - сказала она Лукашину торжественно и таинственно, - ты знаешь что?

- Что? - спросил Лукашин.

- Ох, ни за что не скажу! - сказала Марийка. - Сглазить боюсь.

И тут же рассказала, потому что у нее ни от кого не было секретов, а тем более от Лукашина.

- То есть, ты понимаешь, - закончила она, - это не то что наверное, но я предполагаю.

Лукашин задумался. В первую минуту ему представилось, как тесно станет в Марийкиной комнате. На секунду он пожалел, что отдал свой дом... И вообще не оберешься хлопот с детьми - вон Уздечкин как мучается...

Но вдруг Лукашин представил себе, как здесь вокруг стола будет ходить такое маленькое, с пушистой головкой, как у детей Уздечкина, - и это будет его, Лукашина, дитя, его плоть, убереженная судьбой в кровавых боях, его теплота, - неизведанная нежность задрожала в его сердце и поднялась к горлу...

- Ничего, Марийка, - сказал он, отвернувшись. - Ты, главное дело, ешь побольше и береги себя.

Она заметила слезы, блеснувшие на его глазах, и сама заплакала от умиления. И многое, многое, в чем они, может быть, согрешат в будущем, они простили друг другу за эти слезы!

- Как только стану побольше зарабатывать, - сказал он, - я тебя с работы сниму, будешь дома при мне и при детях.

Марийка сейчас же перестала плакать и подняла крик: да ни за что она с завода не уйдет! За кого он ее принимает?! Сроду не ходила в иждивенках! Ее тут, на Кружилихе, все знают, и она всех знает, да она с тоски повесится, если ее в домашние хозяйки переквалифицируют! Ребенка на день в ясли, а она будет работать, как работала, он что же думал?! Нежный какой, няня ему нужна...

В веденеевском доме новость приняли хорошо. Старик Мартьянов сказал:

- Надо полагать, горластый будет ребеночек...

Никита Трофимыч сказал:

- Ну, Марья, больше не разрешу жить на отшибе! Будет внук - перейдете в наш дом. Что, в самом деле! За какие грехи мы должны одинокую старость мыкать?

А Мариамна ничего не сказала - пошла копаться в сундуках: где-то должны быть Никиткины младенческие вещички - распашонки, чепчики, вязаные башмачки. Вот опять пригодятся!.. По временам Мариамна смеялась тихим густым смехом: сегодня в обед пришло письмо из Мариуполя от Павла и Катерины, и в конверт было вложено письмецо от Никитки, написанное по-украински. Павел писал, что Никитка учится в школе, где преподают и русский язык, и украинский, и вот написал деду и бабке по-украински, чтобы видели его успехи. Мариамна перебирала крошечные, кукольные чепчики и смеялась, перестать не могла: господи боже, Никитка пишет на украинском языке, можно с ума сойти от смеха...

В этот вечер Нонна опять осталась одна в конструкторской, и Листопад пришел.

Еще издали в пустынном коридоре она услышала его шаги, смотрела на дверь и ждала: шла судьба.

- Не помешаю? - спросил он с порога.

- Нет, - ответила она.

- Можно?.. - он взялся за спинку стула.

- Да.

Он сел и облокотился на ее стол.

- Нонна Сергеевна... - он замолчал.

- Ну, что? - спросила она с ласковой иронией.

- Мы тогда не доспорили, - сказал он. - Помните?..

- Разве мы спорили? О чем мы спорили?

- По поводу того, что в производстве мелко, что крупно. Еще вы сказали, что вы - конструктор машин и чтобы вас оставили в покое...

Она смотрела на него и думала: "Ну, о чем ты говоришь, тебе совсем не об этом хочется говорить, вот мы вдвоем с тобой... Встать, подойти к нему, откинуть ему волосы со лба..."

И она вдруг сказала - точно бросилась с высоты:

- О чем вы говорите? Вам совсем не об этом хочется говорить.

Он отшатнулся от неожиданности... Она бесстрашно смотрела на него.

Он достал папиросу, закурил.

- Вы разве знаете? - спросил он.

- Да, - сказала она, продолжая свой сумасшедший полет. - Я знаю с самого начала.

Стол разделял их, они не двигались с места, ни один из них не знал, что он сейчас скажет. Потому что ни один не выбирал слов.

- С самого начала? - повторил он, доверчиво глядя на нее. - Это когда вы приходили ко мне?

- Ну да.

У нее тоже было полное доверие к нему. Ни на секунду ей не пришло в голову, что он может подумать: "кокетничает", "вешается на шею" или что-нибудь в этом роде. Это было исключено.

- Не знаю, - сказал он, - на радость это или на беду, но вот как оно получалось...

Она подошла к нему, стала рядом и обеими руками откинула ему волосы со лба.

В серый ноябрьский день Толька с чемоданишком в руке вышел из дому.