Николай Златовратский: Потанин вертоград

– Ну, как живы, милые птенчики? Что папенька, что маменька? Все грустят? Ничего, потерпим господу… Будет весело, будет, милые птенчики!..– быстро звенела она своим птичьим голоском.

И затем, чинно протянув батюшке, с низкими поклонами, кончики своих маленьких тонких пальчиков, украшенных перстнями, и едва прикоснувшись ими к руке отца, она степенно садилась перед ним на краешек стула, едва дотрагиваясь до полу маленькими ножками.

– Ну-ну! опять прилетела! – говорил, подсмеиваясь и посматривая на нее, батюшка. – А зачем?

– Зачем, сударь?.. А все за тем же… Мы все за тем же…

И маленькая Потаня, не без тайной хитрости, как-то двусмысленно поигрывая глазками, смотрит в упор на батюшку.

– Ну, смотри! – грозил ей батюшка. – Ведь вы все бредите там? А о чем?.. Вздор все… все пустая болтовня… Ничего не будет… Зададут вот вам всем: чик! чик!..

– Будто уж, сударь, ничего еще об ином о чем неизвестно? – недоверчиво спрашивает Потаня и стыдливо опускает глаза при таинственных словах: «Чик! чик!»

– Ни о чем еще неизвестно… Ну, о чем? О чем тебе нужно? Ничего нет, ровно ничего нет… и не будет!.. Что вы там, с ума сошли все? – сердито ворчит батюшка на Потаню.

– Ну, это вы, сударь, напрасно… скрытность эту оказываете… Напрасно!.. Мы уж тоже известны кое о чем…

– Вздор, говорю тебе… Выбросьте из головы эти бредни, пока беды не нажили… Ну, что шляешься без толку? Ведь, поди, потихоньку сбежала? Ведь опять, как в прошлый раз, посадят на месяц на хлеб да на воду… засадят в свинарню… Или неймется? А то и того хуже будет… Не посмотрят, что золотой сарафан.

Батюшка начинал сердиться и уже раздраженно ходил по комнате, а Потаня еще стыдливее опускала при последних словах отца глаза, но по таинственному блеску их было заметно, что такими словами Потаню трудно смутить.

– Ну, что будет? Что? – вдруг сердито останавливался батюшка пред Потаней. – Ну, ежели кому и будет что-нибудь, так не нам с тобой, калекам. Мы все одно будем каторжную-то лямку тянуть. Для кого мы живем? Кому служим? Для своей-то души живем ли мы?

– Для души, сударь, – вот – вот истинное слово!.. Для души будем жить все… сообща… Вот-вот золотое слово!..– вдруг подхватывала Потаня и начинала восторженно-детски махать своими руками.

– Ну, что замахала?.. Чему обрадовалась? – еще сердитее ворчал батюшка. – Ну, кто тебе это позволит, сумасшедшая? Кто? Откуда тебе что известно?

– Ах, ах, сударь… Какой маловер! – качала головой Потаня, весело играя глазами.

– Ну вот, не угодно ли! И ей еще весело! Она всеми глазами смеется! – говорил батюшка, махая на нее в отчаянии рукой, как на неисправимую сумасшедшую.

– Стало быть, погодить велено, сударь?..– обыкновенно спрашивала Потаня. – В секрете еще это самое слово держать, стало быть, приказано?.. Ну что ж, погодим… А мы вот уж удумали… Так решили: как, господи благослови, объявится это слово, так чтобы, благословясь, и начать…

– Что такое удумали?

– А вот-с, извольте взглянуть…

И Потаня бережно развертывала свой чистый белый платочек и подавала торжественно отцу какую-то таинственную бумагу.

Отец развертывал засаленный лист бумаги и внимательно начинал читать, по-видимому с большим напряжением стараясь понять, в чем дело. И вдруг, не дочитав до половины, он бросал лист на стол, вскакивал в еще большем раздражении и, снова махнув безнадежно рукой, уходил в кабинет.

Потаня совсем конфузилась, в недоумении покачивала головой и тихонько шептала, свертывая опять бумагу в платочек:

– Ах, какие маловеры!.. Ах, какие…

Нам очень было жаль, что батюшка почему-то ни в чем не верил Потане и называл ее сумасшедшей, и вместе с тем очень хотелось узнать, что такое было в ее заветной бумажке. Как-то один раз, когда Потаня осталась у нас ночевать и мы собрались в нашей детской, матушка спросила ее:

– Это что же у тебя, Потаня, в бумаге-то, вот что ты показываешь?

– А это, сударыня… это – вертоград … Вот тот самый, что я вам говорила.

– Вертоград-то твой, Потаня? – задумчиво переспросила матушка.

– Он! Он!.. Теперь уж тут все изложено доподлинно, обдумано, облюбовано, осмотрено… А он вот, сударь-то, вон как… не верит!.. Ах, какие маловеры!..

– Изверились, Потаня, мы… Что делать!.. Одни изверились, получше-то, у кого еще совесть есть, а другим-то и так хорошо, и желать лучше ничего не хотят.

– Ах, милая сударыня, надо верить… и домогаться надо, – говорила Потаня, – бог это любит!.. А без веры что же мы будем? Трава… Тварь бессмысленная… Так ли, милые птенчики? Надо верить и надо домогаться… Как вертоград-то земной мы насадим, так все расцветем тогда и душою воскреснем!..