Павел Засодимский - Черные вороны

Вдруг слышат-послышат добрые люди… начинает Большухин распродавать свое добро-имущество. Рты разинули пелехинцы… Ермил Иванович отказался от аренды, продавал коров и лишних лошадей и приискивал для хутора «верного покупщика»… Пелехинцы, 15 лет тому назад, когда были еще в силе, прособирались купить Михайловку, а теперь, после Ермилкина «сиденья», они пришли в такой разор, что о покупке «миром» нечего было и думать… И ни одна душа в нашей стороне не знала о том: зачем, ради чего Ермил Иванович собрался рушить свое насиженное гнездо… «Что за чудо!» – толковали в деревнях. И много разговоров было по этому случаю. К писарю подходы делали, но и писарь божился, что ничего не знает…

– Спрашивал, – говорит, – его онамеднись… Что ты, говорю, Ермил Иванович, задумал такое?.. «Задумал, говорит, одну штуку»… А какую такую штуку – прах его знает…

Было только известно, что его самый доверенный и самый продувной приказчик, знавший все его тайны, Петр, – прозванный цыганенком за свое черное «волосье» и за смуглый цвет лица – не один раз куда-то ездил и пропадал по целым неделям. Все замечали, что на хуторе творится что-то необычное, а домекнуться до сути никто не мог. Большухин то казался озабоченным, то становился весел, шутил, смеялся с мужиками и по вечерам, сидя на крыльце, громогласно распевал: «Да исправится молитва моя, яко кадило перед тобою» – или, впадая в более мрачный тон, густым басом тянул: «Волною морскою»…

Наконец и сам Ермил Иванович ездил куда-то два раза, бывал в отлучке по нескольку дней, и каждый раз, по возвращении его из поездки, распродажа движимого имущества на хуторе шла шибче прежнего. Загадочны были каждое слово и каждый взгляд Ермила Ивановича.

– По всем видимостям, Ермил Иванович, вы хотите переселиться куда-то от нас? – сказал ему однажды священник, встретившись с ним на базаре в Ульянках. – Много, поди, беспокойства вам теперь?

Присутствующие насторожили уши и воззрились на Большухина. «Как-то, мол, ты теперь отвертишься?»

– Что же делать, батюшка! – со вздохом отозвался Ермил Иванович. – Рыба ищет, где глубже, человек – где лучше…

– Это вы справедливо… – согласился отец Николай. Присутствующие при этом повесили носы: «улизнул-таки»…

– Только дело в том, Ермил Иванович, что ведь вы здесь таково хорошо устроились, заведение у вас шло на широкую ногу… – продолжал священник. – А теперь вам опять такое беспокойство…

– Ничего, отче! – весело возразил Большухин. – Все перемелется – мука будет. Именно – мука… Ах, ха-ха!

Да как вдруг расхохочется на всю площадь…

Потом пелехинцы вспомнили этот хохот и поняли его настоящий смысл, а в ту пору добрые люди смотрели на него, как на шального. В словах: «перемелется – мука будет» не было ровно ничего смешного. Он действительно в то время о муке думал, поговорка пришлась кстати и рассмешила его.

– А куда переезжаешь-то? Далеко? – прямо спросил Большухина наш простоватый дядя Клим.

– Далеко! Отсюда не видать! – с веселой улыбкой промолвил тот, отходя в сторону.

Присутствующие покачали головами и стали перешептываться между собой.

А время шло-подвигалось. Наступила зима… Нашелся и покупатель на хутор, вернее сказать – покупательница-немка, Клейман (пелехинцы зовут ее Клеманшей). Задумала она на немецкий манер заводить молочное хозяйство, сыр да масло делать… Наконец Ермил Иванович собрался уезжать; долее скрывать тайну было уже нельзя. Оказывалось, что Ермил Иванович удалялся от нас в Алюбинскую станицу. Впоследствии, уже гораздо позже, пелехинцы узнали все подробности таинственной «штуки», задуманной и самым блестящим образом приведенной в исполнение Ермилом Ивановичем. Слышали пелехинцы потом от очевидца, как печально и даже, можно сказать, трагично разрешилась для него самого его таинственная «штука».

Станица Алюбинская находилась в ста верстах от наших мест и стояла на берегу Вепра посреди зеленых донских степей, в местности бойкой, людной, богатой пшеницею. Мощеные улицы, кабаки, трактиры с заманчивыми красными вывесками, ряд деревянных лавок на базарной площади, большая белая церковь – делали станицу похожею на веселый, оживленный городок. Осенью в станице бывали ярмарки; много торговцев наезжало сюда из соседних губерний.

В станице на реке Вепре была отличная общественная мельница, сдававшаяся в аренду и приносившая, по слухам, арендатору громадный доход. Эта мельница славилась далеко в окружности и почти 8 месяцев в году безостановочно работала на хлебородный край. Арендатором мельницы за последнее время был купец Зуев – человек с головой и с деньгами. «На мельнице он нажился страсть!» – говорили про него в народе. Вот нашему Большухину и вспало на ум перебить у Зуева мельницу… продажа волов и хлебная торговля, должно быть, показались ему слишком окольным, медленным путем для обогащения. Мельница сулила громадные барыши.