Борис Пильняк - О моем отце

""Осколочность", "распадение привычных форм" в сравнении с русским романом эпохи реализма" - это понятно, это в большей степени является объектом критики, чем носы и очки.

Е. Замятин, на которого ссылается А. Флаккер, югославский исследователь, писал в статье "Новая русская проза": "В композиционной технике Пильняка есть очень свое и новое - это постоянное пользование приемом "смещения плоскостей". Одна сюжетная плоскость - внезапно, разорванно - сменяется у него другой, иногда по нескольку раз на одной странице. Прием этот применялся и раньше - в виде постоянного чередования двух или нескольких сюжетных нитей (Анна плюс Вронский; Китти плюс Левин и т. д), но ни у кого - с такой частотой колебаний, как у Пильняка".

Кстати, в той же книге "Пять портретов" В. Шкловского статья о Замятине озаглавлена "Потолок Евгения Замятина". Леонид Леонов у Шкловского "хорошо и долго имитировал Достоевского, так хорошо, что это вызывало сомнение в его даровитости". Федин тоже из Шкловского "...сердится и говорит, что я романа не читал. Нет, я разделил роман на уроки и прочел. Разрезал роман на куски и складываю из него новые романы под Вальтера Скотта, Диккенса и Эренбурга" Андрей Белый у него "боролся с искусством, а искусство его съело.. он оказался писателем в маске сапожника".

Пильняка по крайней мере сапожником не обозвали.

Опаснее всего, однако, в начале 20-х были упреки не в формализме, хотя и они были достаточно угрожающи. Хуже было обвинение в мелкобуржуазности, выискивание в творчестве "политического предательства". Стоило указать на "теневую" сторону дела, на недостатки - как тут же сыпались обвинения в нежелании видеть "поступательный ход революции", в копании в "мусорных кучах" и т. д. И это все в адрес писателя, пользующегося заслуженной славой певца революции. (Борис Андреевич писал в 1924 году в "Отрывках из дневника": "У нас европейски оборудованная Каширская электростанция, но пол-России еще живет без керосина,- так вот, толковее писать, что у нас Россия сидит во мраке по вечерам, чем писать, что у нас проведена электрификация".) Не прощали Пильняку его своеобразия, независимости. Свою позицию он изложил в тех же "Отрывках из дневника". Тогда в 1924 году в издательстве "Круг" возникла идея выпустить сборник "Писатели о себе", вот он и послал "Отрывки...", в которых высказал "крамольную мысль": коммунисты - для России, а не наоборот, и, "поскольку коммунистическая власть в России определена историческими судьбами России", "я с коммунистами". С 24-го года ему не прощали этой позиции, так и сяк поминая ее, но он от нее не отступал. Та мысль, что коммунисты для России, а не наоборот, и что коммунистическую литературу искусственно не создашь (там же, в "Отрывках. "), "поскольку сейчас, пока коммунизма еще нет, она неизбежно будет пронизана политикой", казалась всем кощунственной. (Сохранились тезисы, которые Борис Андреевич набрасывал на клочке бумаги несколько лет спустя, готовясь к выступлению. И там опять - "приказами литературу не создашь".) Эта позиция, выраженная к тому же с чрезмерной, раздражающей обнаженностью, была одной из явных и тайных причин, по которой правоверные критики никогда не обходили Бориса Андреевича вниманием.

А каково им было читать такие, например, строки: "Беру газеты и книги, и первое, что в них поражает, - ложь всюду: в труде, в общественной жизни, в семейных отношениях. Лгут все: и коммунисты, и буржуа, и рабочий, и даже враги революции, вся нация русская. Что это? - массовый психоз, болезнь, слепота" ("Третья столица", "Мать-мачеха"). Правда, еще до Пильняка это заметил один из основателей декабристского общества А. Муравьев: "В России ложь - характерная черта власть имущих; все лгут - от суверена до самого последнего его подданного". А до начала перестройки это мог сказать каждый из нас. Вяч. Полонский жалуется, что, когда Пильняку пеняли за его "резкости" и "преувеличения", он, пожав плечами, отвечал, что не берет на себя ответственность за все мнения своих персонажей. (Кстати, в повести "Третья столица" слова о всеобщей лжи сказаны иностранцем.)

Мысль о том, что коммунисты не сами по себе хороши, а лишь потому, что причастны к историческим судьбам России, кажется странной, необычной. Невозможно даже сразу сказать, что в ней так озадачивает. На первый план выдвигается Россия, т. е. народ, принижается значение власти. Из-под власть имущих убирается постамент, они сами уменьшаются в размерах и как бы отдаляются, из мессий превращаются в деятелей, которым еще надо доказать свое усердие.