Николай Пирогов - Севастопольские письма и воспоминания

Николая I; посланы были в Крым для "подъема духа" в войсках и для получения наград за пребывание на театре войны. В патриотических кругах, даже среди людей, слепо преданных монархическому строю, пребывание сыновей царя на фронте рассматривалось как помеха правильному ведению войны. В. С. Аксакова, в те самые дни, к которым относится сообщение П., писала о великих князьях: "Лучше бы, если б они оттуда уехали: конечно, их должны там оберегать и пожертвуют для спасения их тысячами людей" (16 ноября 1854 г., стр. 5).).

Мы думали сначала отыскивать начальника штаба, чтоб ему представиться, и чуть было уж не поворотили на Сухую балку, где он живет, или, лучше, гнездится с своим штабом, как, к счастью, нам вышел навстречу доктор Боссе и еще один морской врач, высокий, дородный, с важной физиономией, хотя и не без улыбки; я его принял сначала за офицера и не обратил на него достаточного внимания, которое должен бы был оказать собрату. Первою мыслью был притон.

На одной станции перед Екатеринославом встретившийся нам фельдъегерь сообщил, между многими нелепостями [...] две вещи, заставившие нас призадуматься: во-первых, что весь штаб главнокомандующего кочует на открытом воздухе, без палаток, кто как может, иной в тарантасе, другой просто в грязи, а сам главнокомандующий - на пароходе; во-вторых, что другого средства в Севастополе нет передвигать ноги, как напяливши на них охотничьи сапоги.

Основываясь на этом, мы твердо решились не расставаться, во что бы то ни стало, с нашим тарантасом, снабдить его снутри войлоком и клеенкой, а для защиты нижних конечностей купить в Екатеринославле за недостатком охотничьих простые мужицкие сапоги и длинные шерстяные чулки. Так и сделали. Можно вообразить наше удовольствие, когда Боссе вызвался с необыкновенною любезностью нам отыскать квартиру в батарее через д-ра Гейнрихса, знакомого с местностью; и действительно, через полчаса нам были отведены 2 комнаты со сводами в нижнем этаже Северной батареи No 4-й; в этих комнатах лежал раненый генерал Соймонов, умерший от раны в брюхо при деле 24 октября (Фед. Ив. Соймонов (?-1854)-талантливый и храбрый русский генерал; приказом Меншикова был подчинен бездарному генералу П. А. Данненбергу (1792-1872), который парализовал успехи войск С. и других отрядных начальников. Дело 24 октября-героическое наступление русских войск на англо-французские войска, занимавшие выгодные, сильно укрепленные позиции на высотах Сапун-горы. О героизме С. и других начальников, а также их войск в день 24 октября 1854 г. в исследовании академика Е. В. Тарле-"Крымская война" (т. II, стр. 94 и сл.). Там же - о позорной роли Меншикова и Данненберга в тот день. Отношение общества к роли Данненберга 24 октября выразила В. С. Аксакова в своем Дневнике: "Часто наше храброе войско погибает от непростительной оплошности начальника, как этот Данненберг, который, по его собственному донесению, кругом виноват в той гибели нашего войска, которой они подверглись в последнем деле" (запись 14 ноября 1854 г., стр. 3); в этой же батарее помещались больные и раненые офицеры и - самое важное для нас - возле нашей квартиры была госпитальная кухня; следовательно, и стол наш был обеспечен.

Я тотчас же отправился к начальнику штаба, и высокий, дородный, с важной физиономией, но не без улыбки врач [Таубе] вызвался меня провожать. По дороге, берегом бухты, я увидал с десяток огромных пушек, заклепанных и лежавших на берегу. На вопрос мой, что это такое, врач отвечал, что это следствия недоразумения. Когда неприятель шел от северных фортификаций на юг, то приказание Меншикова не было понято якобы, и пушки эти заклепали и сбросили с батареи в море, думая, что неприятель непременно овладеет батареей и будет ими стрелять по городу. Теперь же, когда это предчувствие не сбылось, то наши ловят свои же пушки в море, вытаскивают и расклепывают. Из этого одного обстоятельства мне стало ясно, что хотя приказаний главнокомандующего и не поняли, но все таки хорошо поняли, что Севастополю не сдобровать, когда бы неприятель занял северные укрепления.

И действительно, все свидетельства очевидцев, и знающих и незнающих дела, в том согласны, что, остановись неприятель на северной стороне города, и он бы просто церемониальным маршем мог взойти в него без малейшего препятствия. Все было в страхе и трепете, а о защите никто не думал. Стоит только посмотреть на Севастополь с северных возвышений и видишь пред собой почти всю бухту с флотом и весь город, как на ладоне. Дурачье не поняли этого, а после хвастались в газете описанием глупого и трудного марша с севера на юг, который спас город. Глупому крику гусей был одолжен Рим спасением, глупому маршу англо-французов Севастополь. Так уж верно угодно богу, что случай и бессмыслие в великих происшествиях назначены играть более важную роль, чем человеческая прозорливость и остроумие.