И конечно же, с Аникиным вошел и Фаныч, оказавшийся лучшим его другом. Фаныч даже не разделся и, понятно, не поздоровался, только поглубже натянул свой треух. Чувствовалось, что он меня не одобряет. Но почему - неясно.
Аникин сполз со стула, почти стек. И напряженное, неприятное молчание... Именно так, по их мнению, надо проводить свободные вечера.
Я сидел в каком-то оцепенении, не понимая, что со мной, зачем здесь находятся эти люди, но порвать оцепенение, сделать какое-нибудь резкое движение почему-то не было ни сил, ни желания. Иногда я, встрепенувшись, открывал глаза... За столом все так же сидели Фаныч и Аникин, молча. Наконец, так сидя, я и заснул.
Когда я вышел из забытья, было хмурое, ватное утро. Аникин и Фаныч спали на моей кровати... Бессмысленность происходящего убивала меня. Я пошел на кухню попить воды из чайника, и вдобавок ко всему на кухне еще обнаружился совершенно незнакомый маленький человек, который быстро ел творог из бумажки и при моем появлении испуганно вздрогнул.
"Это еще кто?" - устало подумал я.
И, решив встрепенуться, начать с этого дня новую жизнь, долго мылся под ледяным душем: крякал, фыркал, визжал - всячески искусственно себя взвинчивал. Душ шуршал, стучал по синтетической занавеске.
"Что такое, - думал я, - почему это в последнее время я хожу, говорю, общаюсь исключительно с непонятными, пыльными, тягостными людьми?
А потому, - вдруг понял я, - что я и сам уже стал такой наполовину, больше чем наполовину - на девяносто девять и девять десятых процента!"
Я выскочил из душа как ошпаренный.
Что случилось со мной? Боже мой! Отчего я так сломался, размяк?..
Надо быстрее встряхнуться... Пойти по случаю праздника в мой любимый ресторан.
Когда я поднялся из холодного метро, я увидел, что день разгулялся, солнце осветило верхнюю половину розовой башни Думы. Я долго не мог перейти улицу - ехал длинный стеклянный интуристовский автобус, и все, что я мог сделать, это в нем отражаться.
Потом я шел по узкой улочке в подвижной, тонкой тени деревьев. Навстречу все чаще попадались группы иностранцев, "фирмы", как у нас говорят... Вот отдельно идут два скромно одетых "люкса": он - белые волосы, розовый затылок, она - сухонькая, в незаметном платье: узнаю присущее лишь божественному Диору умение так сшить дорогую вещь, словно она стоит один рубль!
Я подошел к крутящимся дверям и вдруг зачем-то вспомнил, что ресторан этот, лучший в городе, принадлежит "Интуристу" и местным сюда трудно попасть. Другое дело, что раньше я никогда не думал об этом - мне и мысль такая не приходила, что в моем городе меня могут куда-то не пустить. Но сейчас эта мысль пришла, и швейцар, сразу же сориентировавшись по моей неуверенности (а только по ней они и ориентируются), протянул руку, отделив меня от входящей толпы.
И теперь, вдруг понял я, мне уже никогда сюда не войти. Слезы, угрозы, проклятия - все это теперь только хуже!
И тут, дурачась, галдя, бросаясь спиной вперед, изображая при этом преувеличенный испуг, стали выкручиваться из стеклянных дверей итальянцы с желтыми, в темных подтеках лака балалайками или с тонкими красно-синими пакетами "Берьозка шоп" с наборами, что продают теперь за валюту: меховая шапка, бутылка водки и коробок спичек.
Толкаясь, крича, хохоча, лезли они в длинный автобус...
А тут я еще встретил Аню, переводчицу, "переводчицу денег", как я про себя ее называл, ту самую девушку, что прислала вместо себя Фаныча в мою жизнь.
И на этом, надо сказать, совершенно успокоилась!
- Что делать? - только сказала она. - Тут у меня группа штатников по обменному туризму - удешевленники. Смета у них маленькая, а программу хочется составить поинтересней.
Она повернулась ко мне, но меня уже бил дикий смех.
- Удешевленники! - кричал я. - Колоссально! Надо бы не забыть!.. В баню их, по пятнадцать копеек!
- Между прочим, - сказала она, - когда ты смеешься, лицо у тебя делается совершенно идиотское!
- Ничего, - сказал я. - С лица не воду пить!
- А никто и не собирается с твоего лица ее пить! - злорадно сказала она.
И так, уже по инерции, мы шли с ней рядом, вошли в какую-то столовую самообслуживания. Я взял два рассольника, два бифштекса с гречкой, с гречневой сечкой... И тут же, конечно, ввалились Аникин с Фанычем. Аникин заорал, стал меня обнимать, раздавив в моем кармане спички... Мы с Аней молча доели все и ушли.
- Ну у тебя и друзья! - на выходе сказала она.
- Да?! - сказал я. - А я думал, Фаныч - это твой друг.
- Да нет, - после паузы сказала она, - такими друзьями я еще не обзавелась.
Читать дальше