Аполлон Григорьев: Мои литературные и нравственные скитальчества

Гостиница Шевалдышева помещалась на месте нынешнего дома № 12 по ул. Горького; здание не сохранилось.

Мать Фета еще до его рождения по непонятным причинам бежала из Германии с русским офицером А. Н. Шеншиным, бросив мужа и малолетнюю дочь Лину; вероятно, дядя Фета, брат матери, опасался, что неожиданный смелый приезд Лины в Россию и свидание с новой семьей матери может вызвать напряженные отношения.

У В. П. Боткина было пять младших сестер, из них самая старшая, Мария (1828–1894), станет женой Фета.

Фет, не очень удачно выразившись, хотел сказать, что до его женитьбы на сестре В. П. Боткина они были знакомыми, затем же стали родственниками.

Это ценное в своей единственности признание, проливающее свет на творческую историю ранних стихотворений Фета.

… Назимов вышел в отставку… – Неточно: он был переведен правителем канцелярии попечителя графа С. Г. Строганова (Материалы, с. 323).

Судя по дальнейшему изложению, Фет спутал последовательность служб Г.; на самом деле вскоре после окончания университета Г. стал библиотекарем (с 22 декабря 1842 г.), а затем уже секретарем правления (с 6 сентября 1843 г.).

Такое стихотворение Г. неизвестно.

Ср. в повести «Один из многих»: Званинцев, воспитанник масона, имеет «неприятную манеру» (для Севского) «пожимать указательным пальцем чужой пульс».

Ср.: «Перед праздниками ходил он в церковь к всенощной, и раз, когда он, вставши на колена, до самого пола преклонил свою голову, он услыхал над самым ухом шепот Фета, который, пробравшись в церковь незаметно, встал рядом с ним на колена, также опустил свою голову и стал издеваться над ним, как Мефистофель» (Полонский, 661).

Впервые: Рус. вестник, 1881, № 11, с. 233–238. Перепечатано: Воспоминания, с. 415–429. Рассказ Фета посвящен эпизоду, относящемуся к 1856 г., когда он, служа в гвардии, отпросился в годовой отпуск; в это время Г. тяжело переживал безответную любовь к Л. Я. Визард и создавал свой цикл стихотворений «Борьба», куда входит его знаменитая «Цыганская венгерка».

Заключительные строки из стихотворения Пушкина» «Красавица» (1832).

Строфа из стихотворения Лермонтова «Есть речи – значенье…» (1840).

Источник выражения не обнаружен.

Имеется в виду библейский текст: «Что было, то и есть и будет» (Екклезиаст, гл. 1, ст. 9)_. Ср. в стихотворении Н. М. Карамзина «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные места из Екклезиаста» (1797): «Ничто но ново под луною: Что есть, то было, будет ввек».

Просперировать – процветать (от франц. prosperer).

Речь идет не о стихотворении Г. «Цыганская венгерка», а о каком-то ее реальном цыганском нрототексте, из которого Г. взял двустишье «Чибиряк, чибиряк, чнбиряшечка…».

Грузины – район Б. Грузинской улицы в Москве.

В первопечатном тексте было: «Прежнюю нашу любовь»; исправлено по ритму.

Неизданные письма… Из архива А. Н. Островского. М., 1932, с. 455. Песня, созданная кем-то из шестидесятников, не похожа на революционные стихотворения Григорьева 40-х гг. – Полонский здесь ошибся. Впрочем, не исключено, что Григорьев в 60-е гг. создал музыку к чужому тексту.

Тетрадь опубликована: Русские пропилеи, т. 1. М., 1915, с. 213–217. Рукопись имеет помету: «По просьбе Григорьева».

Рукопись опубликована: Материалы, с. 311–312. (Список сокращений см. ниже).

Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. X. М., 1956, с. 344–345.

Ср. тягу юного Л. Толстого к дневнику и к художественному расширению дневниковых записей до художественного очерка («История вчерашнего дня», 1851); см.: Эйхенбаум В. Лев Толстой. Кн. 1. 50-е годы. Л., 1928, с. 33–60.

Товарищ Григорьева дает очень не лестную характеристику его будущей жене: «…эта третья была хуже всех сестер, глупа, с претензиями и заика» (Соловьев С. М. Записки. М., [б. г. ], с. 99).

Кавелин оказался весьма рационалистичным и в сфере интимных отношений. Спровоцированный однажды на откровенность Л. И. Стасюлевич, женой М. М. Стасюлевича, издателя «Вестника Европы», Кавелин ответил своей знакомой интересным признанием: «Я никогда в жизни, с молодости, не знал любви и страсти, как ее описывают. Ко многим женщинам я питал и питаю глубокую дружбу и способен увлекаться. Но увлечениям я даю волю только тогда, когда совершенно уверен, что не сделаю этим никому вреда, не расстрою семейного положения, не принесу женщине несчастия и горя. Своим увлечениям я ни разу не приносил женщин в жертву, никогда не клялся в страсти, в вечной любви и т. п. Я позволял себе увлекаться, только когда видел, что это не стоило женщине тяжелой борьбы, упреков совести, когда она, уступая мне, не мучилась сознанием, что нарушила свой долг, свои обязанности. Жертв я бы мог просить, если б был в состоянии заменить женщине всех и все; но на это я не способен и знаю это. Из моих сближений никогда не выходило драм и трагедий, которых я тщательно избегал, потому что не могу выносить чужого горя и прихожу в ужас при одной мысли, что кому-нибудь может быть худо по моей вине» (М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке, т. II. СПб., 1912, с. 119, письмо от 16 марта 1868 г.; указано В. Г. Зиминой).