Сулейман Рагимов - Мехман

- Ну, куда привело вас следствие об этом убийстве, Муртузов?

- Вы изволите спрашивать о деле Мамедхана?

- Да, следствие по делу об убийстве Балыш.

Муртузов высоко поднял брови и вздохнул, развел руками, стараясь выразить своей жестикуляцией, каких трудов, стоило ему это дело.

- По правде говоря, весь ход следствия показывает, что бедного Мамедхана мы засадили напрасно... Эта Балыш была большой бездельницей, привыкшей к скверным вещам. Тут есть показания... характеристики. Эта женщина поняла, что в конце концов все равно опозорится, и, испугавшись общественного мнения, совершила покушение на свою жизнь, то есть сама повесилась...

Муртузов хлопнул по папке, вид у него был самодовольный. Испуг его уже прошел, он начинал верить, что Мехман примет условия Калоша. Да, они крепко держат теперь в руках все нити судьбы этого заносчивого прокурора.

Следователь говорил теперь непринужденно, свободно, даже чуть покровительственно.

- Нужно сказать, что это было очень сложное дело, товарищ Мехман... Муртузов поднял редкие брови. - Но, к счастью нашему и во имя справедливости вообще, удалось раскрыть... Клянусь своей головой, товарищ прокурор, жизненный опыт - очень большое дело! - Муртузов выпрямился и принял горделивую позу. - За эти годы мы тоже кое-чему научились, кое-что усвоили. Нападаешь на след преступления, видишь - так все закручено, как будто рыбацкая сеть после бури... тысячи узлов переплелись, смешались... Стараешься, трудишься, из кожи вон лезешь, припираешь людей к стене, ловишь с поличным, устраиваешь очные ставки... Боишься, как бы преступник не выскользнул из рук... И снова возникают тысячи новых узлов... - Муртузов вдруг вскинул глаза на Мехмана, стараясь разгадать, что делается у того на душе. Окончательно ли он смирился, окончательно ли он сдался? От такого упрямца, как молодой прокурор, всего можно было ждать... На всякий случай он старался произвести выгодное впечатление.

- Смотришь и видишь: вот нитка зацепилась за нитку, потом узелок соединился с другими узелками, и весь мир уже опутан... Засучиваешь потихоньку рукава, берешься за ручку и - скрип-скрип пером, начинаешь поиски этой правды, пропавшей среди бесчисленных узлов. Идешь направо, идешь налево, иногда по нескольку месяцев днем и ночью с фонарем в руке блуждаешь в хаосе, перепрыгиваешь с волны на волну, с гребня на гребень, пробиваешься сквозь густую пену, наконец где-то на самом неожиданном месте - ты даже вообразить не мог этого, - иногда даже на очень неглубоком месте вдруг прибираешь к рукам конец нитки и начинаешь постепенно-постепенно разматывать... Наконец все становится ясным. Наконец-то и нити, в узлы в твоих руках... И как только ослабнет узел с одного конца, смотришь, на другом конце тоже начинают развязываться, как будто сами собой, остальные узлы - один за другим, и все становится ясным, как в зеркале... Вот это вы должны понять и усвоить... - Муртузов увлекся своим красноречием, упивался собственными рассуждениями. Наконец-то он утолил свое желание поучать Мехмана, направлять его. И следователь говорил, говорил без конца.

Мехман, занятый своими мыслями, не останавливал его. Кто знает, может быть, многого он вообще не расслышал: слова Муртузова только кружились над ним, как назойливые вороны, - каркали, летели, пропадали... Муртузов как будто разбухал от радости. Казалось, он скоро перестанет вмещаться в собственную кожу. Он изрекал словеса с таким видом, будто ронял изо рта драгоценные камни. Нагнись, подними их - и ты богач. Муртузову казалось, что он уже держит Мехмана в своем кулаке. Он возомнил себя всесильным, почти таким же могущественным, как когда-то Кямилов.

Яркая электрическая лампочка освещала лицо Мехмана. Оно менялось с каждой минутой, - то становилось совсем белым, то краснело. Каким гордым был еще недавно этот Мехман, и в каком тяжелом положении он очутился. Все-таки удалось повергнуть его ниц! Муртузов был в этом уверен. Однако Мехман, переживая мучительные минуты, думал не о себе, не о своем положении, а о том, какими путями выйти ему из трудного положения, как разорвать все тенета, расставленные на его пути, и не дать нечистоплотным людям, преступникам уйти от заслуженного ими возмездия. Только не горячиться, не раскрывать преждевременно карт. Излишняя горячность будет только вредна. Пусть смеется тот, кто смеется последним.

Муртузов не догадывался, о чем думает прокурор. С того момента, когда в клубе раздался звон разбитого стекла, ему стало очень весело. В большом зале, вмещающем пятьсот человек, Калош нанес Мехману сокрушительный удар. Тот не смог даже подняться, как ни пытался он это сделать, опираясь локтями о пол. В чаду сладостного опьянения Муртузов даже не обдумывал своих слов. Он говорил все, что взбредало на ум, как будто хотел вознаградить себя за долгое молчание.