Василий Немирович-Данченко - Дело крови

— Елисуец и есть! Чёрная душа!.. Что он задумал ещё?

— Сейчас увидим.

В это время лунный луч упал прямо на подползавшего, и Селим почувствовал, как у него сильно до боли забилось сердце.

В зубах у предполагаемого елисуйца был кинжал… Приподнявшись на ладонях рук, он оглядел всё становье джигитов, зорко высмотрел, и Джансеид на его лице заметил улыбку торжества и злобной радости. Елисуец теперь нашёл то, что ему было надо, и пополз прямо к тому месту, где спал кабардинский князь, закрывшись буркой и подложив седло под голову. Но, очевидно, хищник рассчитывал без Джансеида. Молодой лезгин привык подползать к джейранам и горным козлам так, что они его не замечали. Он обернулся живо лицом к земле и, казалось, не двигая ни руками, ни ногами, змеёй потянулся за елисуйцем. Если бы последний взглянул назад, он бы заметил, что голова Джансеида находится у его пояса… но он так был поглощён делом, что даже камень, выскользнувший из-под рук молодого салтинца, не испугал его. Лунный свет, очевидно, беспокоил спавшего князя, и он натянул на лицо себе башлык, так что тот покрывал его до усов. Елисуец был уже около… Неслышно опираясь на левый локоть, он взял кинжал изо рта, быстро занёс его над грудью Хатхуа, но в то же мгновение почувствовал свою руку точно в железных тисках.

— Неверно задумал! — заметил Джансеид, — ты, друг, у меня не спросился.

Елисуец обернул к нему бледное от ужаса лицо, но Джансеид в это время схватил его за горло и так сжал, что тот только забился и захрипел в его руках. Сон горцев очень чуток. В одну минуту князь был уже на ногах и другие тоже.

— Что случилось? Джансеид, что здесь такое?

— А то, господин, что эта змея хотела тебя ужалить… Хорошо, что Селим заметил его издали и меня разбудил. Я во время придавил ей жало…

И он ещё сильнее сжал тому горло… Елисуец побагровел, ещё секунда и он задохнулся бы.

— Постой, Джансеид. Благодарю тебя… Отпусти его, всё равно он не убежит отсюда.

Джансеид разнял руку и поднялся, не теряя из виду ни одного движения пленника.

Князь наклонился и пристально всмотрелся ему в лицо.

— Не в добрый час ты встретил меня, Курбан-Ага, — строго проговорил он. — Не в добрый час! Аллах ещё не хочет моей смерти. Разве ты забыл, что по адату. — канлы приостанавливается во время гаэавата? У нас с тобой старые счёты, Курбан-Ага… Если бы я со скалы не бросился в Самур и не переплыл его, быть бы мне теперь в Метехском замке [1] Замок над Курою в Тифлисе, где в сороковых годах содержали временно важнейших из горских пленников. . Ты ведь Асланбека тоже выдал. Ну, что же, значит, так было в книге написано, чтобы сегодня ты попался мне.

Курбан-Ага стоял, уже глядя в землю. При последних словах князя, он быстрее молнии выхватил из-за его пояса пистолет, но сейчас же был сражён страшным ударом в голову. Джансеид и тут подкараулил его. Хатхуа засмеялся.

— Не везёт тебе, Курбан-Ага. Не везёт… Ты всё забываешь, что около — мои кунаки. Ещё раз ты спас мне жизнь, Джансеид. Сочтёмся, за мною не пропадёт… я добро помню и зла не забываю, — сверкнул он на елисуйца. — Ночь ещё длинна… спать надо. Судить его мы будем завтра.

— Курбан-Ага, ты всегда был храбрым человеком, — тихо обратился к нему Хатхуа, — с тобою, — улыбнулся он, — приятно иметь дело, потому что ты не боишься смерти. Поклянись на Коране, что до утра ты не будешь искать моей гибели, что ты не сделаешь попытки бежать, и я не прикажу тебя связывать, как барана под ножом.

Елисуец молчал.

— Помни, Ага, твой род благороден, верёвка обесчестит тебя.

Кровь кинулась в лицо пленнику.

— Хатхуа! Завтра рассудит нас Бог, а сегодня я дам тебе клятву.

Коран оказался у Хаджи Ибраима. Он подал его кабардинскому князю. Курбан-Ага положил правую руку на священную книгу и, подымая глаза к небу, торжественно проговорил:

— «Да поразит меня Аллах проказой, да низвергнет он мою душу в ад, да проклянёт он потомков моих до седьмого колена, ежели я до завтра, пока взойдёт солнце, буду искать твоей смерти или думать о побеге!» — Довольно с тебя, Хатхуа?

— Да, ты свободен до завтра, Ага. Можешь остаться здесь между нами и спать в нашем лагере, как товарищ или уходи отсюда, но когда взойдёт солнце, ты должен быть здесь.

Курбан-Ага выбрал себе место около и спокойно лёг.

1902

Замок над Курою в Тифлисе, где в сороковых годах содержали временно важнейших из горских пленников.